Читаем Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок полностью

На этот счет пришлось издать особое распоряжение с угрозой драконовских наказаний в финальной части. Вот оно: «Которые ныне есть в Разряде и в Посольском, и в иных приказах и в городах записки, приличные к случаям отеческих дел[175], или впредь по его, великого государя указу… будут какие записки ж о полковых и о посольских и о всяких делах, и теми прежними записками и которые впредь будут, никому никого не безчестить и не попрекать, и в укоризну, и в потерьку, также и себе в находку не ставить и мест не всчинать никакими мерами… А буде кто, забыв его царское повеление и указ, прежними какими ни есть записками или которые такие ж записки будут, дерзнет кого тем безчестить и попрекать, а себе то в находку ставить… от него, великого государя, тем людям… быть в опале и в разорении безо всякия пощады»[176].

* * *

Вместе с тем родовая честь аристократических семейств не уничтожалась. Она всего лишь теряла силу как аргумент при занятии ключевых должностей. Таким образом, Федор Алексеевич не наносил высокородной знати оскорбление, но отбирал у выходцев из этого слоя особые привилегии.

Служилой аристократии объявили, что древнее родословие ее не будет забыто. Федор Алексеевич публично пообещал: «…Впредь… на память изволит бытии в Разряде[177] родословной книге их родов. Также и в домах своих такие родословные книги им держать по-прежнему. А награждая их своею государскою милостию, ту родословную книгу ныне повелевает он… пополнить, и которых имен в той книге… не написано, и те имена в ту родословную книгу написать вновь к сродникам их, и для того взять у них росписи за руками[178]. А которые княжеские и иные честные роды при предках его государевых и при нем, великом государе, были в честях, в боярех и в окольничих, и в думных людях, также и старые роды, которые, хоть и не явились в честях, а с царства прадеда его государева, блаженной памяти великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича… при его государеве державе явились в посольствах и в полках, и в городах в воеводах, и в иных знатных посылках и у него, великого государя в близости, а в родословной книге имен их не написано, и те роды с явным свидетельством[179] написать ныне в особую книгу»[180].

Так фиксировалась принадлежность высшей знати, давно стоявшей рядом с престолом, к особому аристократическому слою. По идее Федора Алексеевича, эту принадлежность требовалось отследить максимально широко, дабы не забыть никого.

Для тех родов, которые явились «в полковых воеводах и в послах… и в знатных… посылках, и в иных честных чинах, и в десятнях[181] в первой статье написаны», но не со времен Ивана IV, а попозже, со времен царя Михаила Федоровича, предписывалось завести другую «родословную книгу».

А для тех родов, которые в «честных и знатных чинах» не бывали и пишутся в десятнях «средней» да «меньшей» статьей, следовало завести особую, третью, «родословную книгу»[182].

Эта часть реформы, связанной с отменой местничества, имеет самое прямое и очень серьезное последствие для исторической науки. Родословные памятники, хранившиеся в домах русского дворянства и русской аристократии, донесли до наших дней уникальные сведения о жизни и быте военно-служилого класса. Без них представления современной исторической науки о состоянии русского «благородного сословия» в допетровской России были бы, мягко говоря, весьма неполны.

Что же касается «родословных книг», которые предполагалось хранить в Разрядном приказе, то чуть позднее, в середине февраля 1682 года, последовало монаршее разъяснение. В соответствии с ним теперь намечалось составить не три, а целых шесть родословных книг:

1. «Родословным людям», иначе говоря, «служилой аристократии».

2. «Выезжей» знати.

3. «Московским знатным родам», то есть верхушке московского дворянства, смыкающегося с аристократией, но не входящей в него.

4. «Дворянским» родам, иными словами, дворянству городовому, провинциальному — низшей и самой многочисленной части русского дворянства.

5. «Гостиным» и «дьячим» родам — семействам наиболее привилегированных купцов и «приказных людей» (администраторов).

6. «Всяким низким людям».

Разбираться со свидетельствами дворянского родословия поручили особому учреждению — Палате родословных дел. В ее распоряжение попал древний «Государев родословец» 1555 года — своего рода официальный справочник по генеалогии монаршего рода, княжеских, боярских, а также татарских служилых «царей». Но к нему требовались значительные дополнения. И палата принялась собирать у представителей знатных и незнатных родов документы, подтверждавшие их прежние службы московским государям, пожалования чинов и земельных владений, а также списки (как тогда говорили, «росписи») их «родословия». Ее работа началась в конце января 1682 года[183]. Именно Палата родословных дел сконцентрировала колоссальное собрание документов по истории нашего дворянства. К сожалению, значительная часть ее бумаг сгорела во время великого московского пожара 1812 года[184].

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги