Царь Федор. Еще один шанс…

Так что мне предстояло пройти по лезвию ножа. Потому что если я ошибусь и не справлюсь, то это означало почти стопроцентно поставить Русь под удар османов, на чем историю мой страны можно будет и закончить…

6

Тимофей сидел у бойницы и с тревогой прислушивался к выстрелам, звучащим с той стороны городской стены, у ворот. Пока они, слава богу, доносились слитно и мощно… а вот ударили и пушки.

— Ну как там? — послышался голос Бузыки, молодого шустрого стрельца, сидящего через одну бойницу от Тимофея, которому их бездействие, когда рядом с ними идет тяжелый бой, было поперек характера.

— Цыть, глупота, — отозвался от той бойницы, что была в наружной стене, сотский Меркушин. — Сказано было — нишкни. Молчать, будто тебя здесь нет.

— Да мочи ж не-эт… — страдальчески протянул Бузы-ка. — Так руки и чешутся басурманам наподдать…

— Вот непонятка… — Голос сотского звучал сердито, но в нем чувствовалась некая нарочитость. А и то, ну как басурмане могут услышать тихий разговор изнутри крепостной стены, да еще и в грохоте ружейных залпов… — Да держатся наши, держатся. Эвон басурмане ужо назад покатились…

— Знать, побили мы их! — обрадованно воскликнул Бузыка.

— Да цыть же, дурной, голос-то сдерживай. А побить мы их еще не побили. Это они только на время отскочили. Когда нахрапом гуляй-город[37] взять не смогли. Он для них еще после Молодей[38] хуже горькой редьки. А сейчас спешатся и тогда-то уж полезут густо…

Бузыка поежился, покрепче перехватил свою пищаль и несколько неуверенно пробормотал: — Ничего, вот мы им ужо…

Тимофей окончил цареву школу этой весной. За то время, что он учился, Тимофей превратился в высокого и стройного парня с пропорциональной фигурой, хорошо развитой мускулатурой и спокойным, но внимательным взглядом серых глаз. В прошлом годе мать уже начала хлопотать, подыскивая ему невесту, ибо они теперь были уже не горемыками-однодворцами, а владельцами вполне крепкого поместья в пять крестьянских дворов. В которых к тому же обработка земли шла по самой передовой технологии… То есть этих слов ни Тимофей, ни кто другой не знал и не говорил, а говорили обычно так: «Как в царевой Белкинской вотчине». И всем сразу было понятно, что это круто, и вообще все кричат «вау!»…

В Разряде Тимофей числился уже два года, с того дня, как ему стукнуло пятнадцать. Но до момента окончания школы царь Федор Борисович, да дарует ему Господь силу и здоровье, а все остальное для Русской земли он и сам способен сотворить, повелел школьных отроков до самого их выпуска из школы не брать и на смотры не имать. Так что все положенные служилому дворянину имания и умения Тимофей два года сдавал Гриве и Кошелету, донскому казаку и учителю огневого боя. И сдавал куда как успешно, за что все это время числился в особом царевом списке «стрелков вельми целких и огненному бою справно обученных». Впрочем, в таковом списке числились практически все выученики царевой школы, начиная с четвертого года обучения. Вот только Тимофей в нем никогда не опускался ниже второго десятка, а однажды был там записан ажио третьим. Именно поэтому почти весь их выпуск и торчал здесь, в Ельце, на верхнем уровне стенных бастионов, сжимая в руках особливые целевые пищали, а не хоронился в лесах и оврагах вместе с остальной поместной ратью, где им вроде как и было самое место.

Приготовления к войне начались еще поздней осенью. Тимофей тогда учился в царевой школе, но его сотоварищи по стрелецкой сотне сказывали, что царь Федор собрал все войско и устроил большое воинское учение, какого до сего дня еще никогда и не было. Собрали все поместное войско и начали гонять его по увалам и косогорам, добиваясь того, чтобы научилось быстро рассыпаться на мелкие отряды и сотни, а потом быстро собираться в великие тысячи, да поворачивать на всем скаку быстро, будто татары, да стрелять на ходу добро. Их же, стрельцов, коих нагнали не только все пятнадцать московских приказов, числом почти девять тысяч, но еще и почти пять тысяч городовых стрельцов да вполовину от их числа городовых казаков, заставили выстроить снежную стену (ну да то дело нехитрое и привычное, завсегда так делали) да палить по ней посотенно и поприказно. Но ежели ранее этим все и ограничивалось, то нонича с этого только началось.