Царь Федор Иванович

Как нельзя хуже сказался «годуновский фактор». Если в административном смысле Бориса Федоровича Годунова следует признать большим приобретением для России, то как полководец он не имел ни достаточного опыта, ни природного таланта. Но, видимо, и тут пожелал проявить себя с наилучшей стороны. Одна из псковских летописей сообщает: «Ругодива (Нарвы. — Д. В.) не могли взять, понеже Борис им норовил, из наряду бил по стене, а по башнем и по отводным боем бити не давал. И на приступе князя Ивана Юрьевича Токмакова убиша и иных многих людей… до 5000… и не взем, отьидоша»^{170}. Мудрено заподозрить в измене человека, являвшегося фактическим правителем государства. Но, видимо, действия Б.Ф. Годунова, сунувшегося раздавать приказания пушкарям, до крайности разозлили армию. Шведские артиллеристы и стрелки, не выбитые русским огнем из-за того, что его вовсе не направляли на башни, то есть на узлы обороны, получили возможность спокойно поливать огнем штурмующие колонны. Данные о потерях, конечно, надо считать преувеличенными, иначе пришлось бы признать какую-то фантастическую меткость шведов, положивших на приступе всю колонну и все отряды, действовавшие слева и справа. Но, так или иначе, штурм захлебнулся в крови. Помимо Токмакова погиб и стрелецкий голова Григорий Маматов^{171}, а другой воевода — Иван Иванович Сабуров — получил тяжелое ранение[100]. Рядовых дворян, стрельцов, служилой «черемисы» также полегло немало. Правда, и шведы понесли тяжелые потери.

Для Федора Ивановича, впервые принимающего участие в большой боевой операции, это зрелище должно было иметь пугающий вид. Он никогда не видел ничего подобного. Множество ратников, отправленных на штурм от его имени, да еще и после подготовки, проведенной с участием соправителя, им назначенного, полегли у вражеских стен. У человека слабодушного подобная бойня могла вызвать уныние, а вслед за тем — стремление поскорее закончить дело любой ценой, отвязаться от него. Но царь не снял осады и, возможно, не столько из-за увещеваний советников, сколько по иной причине. Он чувствовал долг православного монарха; не искал себе этого бремени, с удовольствием избежал бы его, но раз оно легло на плечи, оставалось смириться и поступать, как подобает по царскому сану. А значит, добиться успеха под стенами Нарвы.

Исаак Масса через много лет писал о событиях, происходивших в царском лагере под Нарвой, следующее: «Совершив несколько приступов и потеряв очень много людей [русские полки], возвратились назад, взяв по дороге Ямгород и Копорье; говорят, что Борис намеревался еще раз пойти на приступ и рассчитывал взять город, что и случилось бы, ибо, как утверждали жители, в нем оставалось всего 80 человек, способных к защите, и они решили сдать город, как только будет сделан еще один приступ, но великий князь, опечаленный великим кровопролитием, велел отступить, а Борис через некоторых своих приверженцев распустил по всему лагерю слух, что он единственно из расположения и любви к народу уговорил царя возвратиться, чем приобрел расположение многих простых людей, чему вельможи и дворяне втайне весьма завидовали, но не смели говорить»^{172}. Известие это несет в себе много сомнительного. Во-первых, Ям армия взяла не по дороге домой, а по дороге к Нарве, а Копорье осаждал небольшой отряд, отделившийся от главных сил. Во-вторых, откуда у Исаака Массы могли быть сведения, что у Нарвы осталось всего лишь 80 защитников? Неужели бомбардировка и штурм обошлись гарнизону в полторы тысячи убитых? Или автор известия просто опирался на слухи, искаженные прошедшими годами до полного неправдоподобия? И, наконец, главное: монарх, «опечаленный великим кровопролитием», в данном случае проявил твердость. Он не велел возвращаться назад и не стал расходовать людей в новых неподготовленных штурмах. Как сказано в одном из летописных памятников, Федор Иванович велел в диалоге с нарвскими жителями применить «аргумент», имевший большую убедительную силу: «видя их суровство… велел по городу бити из наряду беспретани»^{173}. Тяжелые пушки вновь издали львиный рык, на неприятеля вновь посыпались ядра. А пока артиллеристы вели беспощадный огонь, дворяне, стрельцы и казаки готовились к новому приступу.

Федор Иванович не мог просто так, из одного милосердия к своим и чужим воинам отойти от города. Он помнил, чем кончилась для Печенгского монастыря слабость царства. Он знал, что новые признаки военной слабости России могут спровоцировать новый погром какой-нибудь северной обители. Да хотя бы Соловецкой, где еще недостроили крепостные стены![101] Ему требовался успех в назидание шведам.

И русские пушкари продолжали вести огонь, выламывая Нарве зубы. Пролом в крепостных сооружениях постепенно увеличивался…