Царь Федор. Орел расправляет крылья

Все, что случилось потом, на всю жизнь врезалось в память Генриетты Марии. Русский царь заорал:

- Козьма, рогатину! - и бросился вперед, крича: - Прочь! Я сам! - размахивая при этом откуда-то появившимся у него в руке тяжелым копьем с длинным и широким наконечником.

Принцесса завизжала от ужаса. Но царь даже не обернулся. Он с размаху вогнал острие копья в зад рвавшего де Бресси медведя. Тот взревел и молниеносно, как будто был весом с кошку, развернулся к царю. А царь сорвал с головы шапку и швырнул ему в морду. Медведь взревел и поднялся на задние лапы, запрокидывая голову и озираясь. Царь резким движением вогнал наконечник копья ему в грудь, после чего быстро опустил затыльник и упер его в землю, да еще придавив ногой. Медведь взревел и качнулся вперед, всей своей огромной тушей насаживаясь на копье. Копье затрещало. Генриетта Мария снова отчаянно завизжала и… потеряла сознание.

В себя она пришла на какой-то кровати. Она лежала в платье, укрытая меховой полостью, а рядом сидела Мадлен и держала ее за руку. Услышав ее вздох, графиня склонилась над ней и встревоженно спросила:

- Как вы, дитя мое?

Принцесса несколько мгновений непонимающе смотрела на графиню, а затем в ее памяти внезапно всплыли последние увиденные ею мгновения борьбы с медведем, и она судорожно стиснула руку своей наставницы.

- Мадлен, как он? Он жив?

- Не волнуйтесь, принцесса, - Мадлен пренебрежительно взмахнула свободной ручкой, - жив и даже не сильно ранен. Его спасла эта толстая русская одежда - le tulup. Медведь только слегка подрал его когтями, атак все…

- Но на нем же не было никакого тулупа! - изумленно прошептала принцесса.

- О ком это вы? - удивленно спросила графиня, а затем понимающе кивнула. - А, вы о царе? Не беспокойтесь. На нем нет ни царапины. Я говорила о де Бресси…

- Ах, при чем здесь де Бресси! - Принцесса облегченно выдохнула.

Мадлен окинула ее проницательным взглядом.

- Похоже, дитя мое, вы на грани того, чтобы влюбиться в этого русского дикаря.

Щечки принцессы порозовели.

- О чем вы, Мадлен?

- О-о, не лгите мне. Я же вижу. - Графиня мечтательно закатила глаза. - О да, в такого можно влюбиться. Он настоящий дикарь! И настоящий рыцарь…

- Мадлен! - рассерженно воскликнула принцесса, садясь на кровати.

Графиня рассмеялась.

- О, не волнуйтесь, дорогая. Я вовсе не претендую на вашего жениха. И вообще, флиртовать с королями, конечно, довольно волнующе, но… довольно опасно. Тем более там, где замешана la politik. Но я должна вас предупредить. Если вы влюбитесь, то вам вряд ли удастся сделать то, чего так желают получить от вас кардинал и папа.

- Почему?

- Потому, дитя мое, что из двоих всегда один ведет, а другой подчиняется. Так вот, подчиняется всегда только тот, кто влюблен. Им вертят как хотят, а он способен лишь покорно следовать за предметом своей страсти. И упаси нас с вами Бог оказаться в таком положении.

- Почему? - вновь спросила принцесса.

- Потому что мужчины безжалостны! - страстно произнесла графиня. - Он дики, неукротимы и совершенно несносны. Они все время заняты своими делами. И подчинить их себе женщины могут только одним способом - влюбив их в себя. Привязав к себе этой любовью, будто поводком. Но при этом они сами должны оставаться в душе холодными и расчетливыми. Так было и так есть от времен Елены Троянской и до нашего скучного времени. И так будет в веках… уж можете мне поверить.

Принцесса некоторое время молчала, а затем тихо спросила:

- Но разве нельзя любить… вместе?

- Нет, - жестко ответила Мадлен. - Любит всегда кто-то один. А второй лишь позволяет себя любить. Запомните это накрепко.

- Но ведь Тристан и Изольда…

- И чем они закончили? - жестко отозвалась графиня. - Вспомните, принцесса, чем заканчиваются все эти рыцарские баллады о великой и неземной люб… - Но окончить мысль она не успела, потому что в дверь покоя осторожно постучали. Мадлен тут же встрепенулась, торопливо оправила платье и, приняв эдакую немного кокетливую позу, с легким придыханием произнесла: - Можете войти!

Дверь отворилась, и в покой вошел кардинал Джеронезе, а следом за ним… он. Генриетта Мария мгновенно порозовела, но затем ей на ум пришли последние поучения Мадлен, и она сердито выругала себя мысленно. Нет-нет, она не должна, не будет… Но тут он улыбнулся и заботливо спросил на латыни:

- Как вы себя чувствуете, ваше высочество? Вы так нас всех напугали…

Напугала? Генриетта Мария несколько удивленно покосилась на графиню. В Лувре благородные дамы лишались чувств по дюжине раз на дню. Это считалось признаком тонкой душевной организации и, наоборот, несомненным достоинством, однозначно подтверждающим знатность и утонченность дамы. Нет, все знали, что большинство случаев было простым притворством, но тем более ценились те, кто действительно был способен по-настоящему лишиться чувств…

- Благодарю вас, сир. Мне уже лучше, - скромно потупив глазки, отозвалась принцесса. Латынь она знала.