Царь Гектор

Она направилась не вглубь саванны, через которую им предстояло потом идти, а назад, по пути, который был пройден ранее, но такой же равнине с редкими зарослями.

Из всего отряда она, возможно, менее всех ощущала те жесточайшие трудности, которые им приходилось испытывать. Её невероятная закалка, привычка к многодневным конным и пешим переходам но самым разным местам — от раскалённых, безводных степей до заснеженных нагорий, её привычка к бессонным ночам и к долгому отсутствию пищи и воды, к ночлегу на голой земле, иногда смертельно холодной, постоянная тренировка внимания и быстроты реакции, выучка передвигаться абсолютно бесшумно и слушать любой шорох, — всё это вместе давало ей возможность почти не замечать испытаний, иногда утомлявших её могучих спутников. Даже Ахилл, выросший почти в таких же жёстких условиях, обладающий почти тем же звериным чутьём и привычкой к лесу, всё же иногда испытывал напряжение в этих непривычных и диких местах, полных постоянной, будто ждущей везде и всюду опасности. Амазонке эти места нравились своими ежедневными неожиданностями, таинственностью и пугающим множеством незнакомого и непонятного. Она всегда это любила, равно как любила узнавать новое. Правда, ей, не меньше, чем Ахиллу и Гектору, хотелось добраться до Трои, она тоже мечтала о том, чтобы Гектор нашёл жену и сына, а её приёмная дочь Авлона — свою сестру, но чтобы дойти, надо было идти, и этот путь не пугал Пентесилею.

Она прошла рощицу, миновала заросли кустов, чутко вслушиваясь: в таких кустах нередко ночевали львы и пантеры. Правда, путешественники не слышали ночного рычания и не видели следов, но хищники могли явиться в любое время.

Дальше вновь шла равнина, залитая таким ярким утренним солнцем, что даже пожухлая выжженная трава на ней казалась вызолоченной, сверкающей.

Амазонка, заслонившись ладонью от солнца, всмотрелась в неровное колыхание трав и кустарника. Она знала, что кто-нибудь да есть среди них, кто-нибудь, кого она сможет подкараулить и подстрелить.

Чуть в стороне, среди полос света и тени, немного ярче выделились и понеслись чёрно-белые полосатые спины. Пентесилея ощутила в душе лёгкую дрожь. Она узнала животных, пасшихся неподалёку в саванне. Это были зебры. Путешественники видели их уже не раз и изумлялись их необычайной, казалось, просто нереальной раскраске. Но для царицы амазонок они были не только и не столько нарядными, странными на вид существами — прежде всего она видела их сходство с лошадьми, и это вызывало в ней неотвязное, неуёмное желание... Вот уже год, как она не садилась верхом. Ей всё время казалось, что втайне зебры соблазняют и Авлону, но та не решалась ей ничего сказать.

Сейчас животные оказались очень близко — в каких-нибудь двух сотнях локтей, и двигались в сторону охотницы, не подозревая её присутствия, так как она, само собою, подошла к открытому пространству с подветренной стороны. Зебр было шесть.

Пентесилея встала, пригнувшись, за кустом и ждала, уже отчётливо понимая, что на этот раз не сможет преодолеть искушения. Тем более что у неё было достаточно времени, и она не видела в своей затее никакой опасности. От Ахилла и Гектора, которым так или иначе приходилось много слышать о диковинных зверях Чёрной земли, она знала, что нрав у зебры злобный, а повадки самые свирепые. Они своими глазами видели, как однажды жеребец зебры забил копытами и растерзал зубами крупную гиену, посмевшую явиться вблизи стада полосатых[42]. Видели, как отступила от бешеного натиска двух зебр молодая пятнистая пантера, гроза всех здешних травоядных. Зебра была сильна, свирепа и стремительна, куда свирепее и стремительнее дикой лошади. Но именно это подогревало Пентесилею. Не родился ещё в мире такой скакун, на которого она не сумела бы сесть верхом!

Крупный полосатый жеребец втянул ноздрями воздух и тонко, злобно взвизгнул. Он почуял чей-то чужой запах.

Боясь, как бы он не обратился в бегство, амазонка выступила из своего укрытия и спокойно пошла навстречу полосатому коню. Она понимала, что вряд ли покажется ему опасной — он только разозлится, а это ей и было нужно.

Жеребец завизжал ещё громче, уже с явной угрозой.

— Иди сюда, иди! — негромко сказала ему Пентесилея и остановилась.

Полосатый кинулся на неё, дико оскалив большие белые зубы, высоко вскидывая мощные копыта. Ему оставался десяток локтей, всего полтора прыжка, и тут она сама взвилась в воздух, пролетела над его головой, по-кошачьи развернулась в полёте и упала прямо на спину ошеломлённому жеребцу. Её колени, как тиски, сжали его круп, левой рукой она вцепилась в короткую жёсткую гриву.