Царь Гильгамеш

Третье дело оказалось хоть и сложным, но приятным. Разводились реддэм Шаддаган, сотник царского войска, и его жена, худенькая миловидная женщина лет двадцати пяти по имени Нагат. Сотник отыскал себе другую жену. По 8-й статье «Уложения о семейных делах…» он был вправе уйти. Нагат все время должала, и дом его не покидала бедность. Женщина ничуть не желала причинить зло своему мужу, просто ее мечтательный характер и страсть к тонкому искусству стенной росписи превратили ее в большую беду для дома Шаддагана. Сотник никогда не ставил ей это в упрек, безропотно терпел и любил как мог. Но когда полюбил другую, предлог для расставания с Нагат отыскался без труда. Жена его столь же безропотно отпускала. Он ей оставлял серебро, сколько полагается по «Закону о разводных делах» царя Маддана II.

Только Нагат не желала принять серебро. И даже затеяла судиться, лишь бы ничего не брать у прежнего своего супруга. Шаддаган сожалел, что вводит ее в огорчение своим уходом. Нагат сожалела, что обязана принять у него серебро. Сотник отказывался забрать его назад. Тогда женщина сказала: «Я любила его и люблю до сих пор. Если Шаддаган не может жить со мной дальше, я отпускаю его с чистым сердцем и не желаю ему никакого лиха. Он принес мне бесконечные равнины счастья, по которым текут полноводные реки счастья. Теперь я ни за что не соглашусь взять у него хоть малую толику серебра или иного имущества: это непереносимо испачкает мою душу».

И опять Бал-Гаммаст никак не мог вникнуть в тайную и невидимую суть происходящего. Чего ради кривляется Нагат? Что ей неймется? Весь город смеется над нею, и трудно понять, какие мысли привели ее на суд…

Впрочем, недоумение не помешало ему рассудить дело в тот же день. Он спросил только, есть ли у Нагат и Шаддагана дети. Оказалось — дочь, маленькая девочка. Ее поселила у себя сестра жены, не чая от Нагат доброго пригляда за ребенком… Тогда Бал-Гаммаст сообщил решение. Своей волей он преступает закон Царства: все спорное серебро достанется девочке, а тратить его на содержание будет сестра Нагат, половину же пусть отложит как будущее приданое.

Тем царский суд и отличается ото всех прочих, что царь выше закона, царь — источник закона. Если закон — на каждый день, то воля государя встает над ним в исключительных случаях. Лиллу говорила сыну: «Лучше бы никогда не пользоваться этим». Отец же думая прямо противоположное: «Закон ради жизни, а не жизнь ради закона. В общем, если потребуется, не стесняйся».

…За трапезой Бал-Гаммаст все улыбался. Анна не удержалась и спросила:

— Отчего, мой царь?

И он ответил — больше своим мыслям, чем жене:

— Нет, не должен Урук смеяться над Нагат, а должен бы гордиться ею.

— Почему же? Она понравилась мне своей чистотой, но чем тут особенно гордиться?

— Они оба, и Нагат, и сотник, были выше пустой корысти, выше обстоятельств, которые ломали их мэ. Если бы все Царство было сборищем хороших людей!

Мескан:

— Триста солнечных кругов назад оно и было таким. Балле, просто нам досталось… меньше… всего этого.

— Нам досталось меньше чего? Души? Ума? Благородства? Чего, Мескан? — переспросила Анна.

— Не знаю, как выразить это. Наверное, нам досталось меньше… высоты.

А Бал-Гаммаст все улыбался.