Царь Голливуда

Уже начали сгущаться сумерки, и вдруг новый страх возник и овладел им: он не представлял, где находится, улицы вокруг были совершенно неизвестны. С нарастающей паникой он бежал к очередному перекрестку, безнадежно осматривался там в поисках знакомых примет, но нет, все было чужим и угрожающим. Он попытался пойти в другом направлении, но чем быстрее бежал, тем более ощущал себя потерянным. Он всхлипывал непрерывно, и не столько даже от физической боли, сколько от обиды. Но даже в таком плачевном состоянии, в силу своего воспитания, он не мог обратиться за помощью к людям, идущим по улице. Некоторые прохожие останавливались и спрашивали, что случилось, но поскольку мальчик не отвечал и тотчас убегал, они шли себе дальше, пожав слегка плечами. Мысль просить кого-то опомощи страшила его даже больше, чем то, что он потерялся. Эти чужие улицы имели вид грубый, холодный и жесткий, но люди казались Алексу еще грубее и жестче и, кроме того, он чувствовал, что просьбы о помощи еще больше унизят его. Становилось, однако, все темнее, и мальчик подумал, что ночью, возможно, ему легче будет отыскать дорогу домой. Мысли его путались, он все неистовее искал направление к дому, но бегал, очевидно, кругами, попадая туда, где он уже был. В сумерках, в состоянии боли, путаницы и головокружения, множество зданий — на расстоянии — казались знакомыми и внушали надежду, волнуя его и заставляя бежать быстрее, но, приблизившись, он видел, что снова ошибся. Он метался таким образом почти два часа и, наконец, почувствовал себя так скверно, что подумал, будто уже умирает, голова шла кругом, ноги подкашивались, и он увидел, что на него опрокидываются дома, как если бы весь земной шар сдвинулся со своей оси. Когда сознание вернулось к нему, вокруг стояла небольшая группа людей и крупный человек в униформе склонился над ним, спрашивая, что у него болит. Когда до его сознания дошли слова о госпитале и о карете скорой помощи, он испугался и начал кричать:

— Мама, мама, что скажет мама? Мама! Мама! Хочу к маме, к маме!..

— Где живет твоя мама? — расспрашивал его большой полицейский. — Скажи, где твоя мама живет, мы поможем тебе. Ты только скажи нам, где ты живешь?

Алекс успел пробормотать свой адрес и снова упал в обморок. В полицейском фургоне, который вез его домой, он очнулся, затем снова потерял сознание, и еще раз очнулся, когда фургон проезжал под эстакадой подземки. Когда они остановились перед его домом, его подняли и понесли, и тогда в небольшой группе людей, стоящих возле подъезда, он увидел мать, ее белое страдающее лицо, и он почувствовал, что воздух насыщен истерией. А она, увидев, что ее мальчика несут к ней на руках, испустила такой ужасающий крик, что он показался Алексу страшнее всего, что случилось с ним в этот кошмарный день.

— Мама! Со мной все в порядке, мама, мама, все хорошо.

* * *