Царь-гора

Шергин отправился разыскивать доктора. Долго ходить не пришлось: доктор открыл медицинский кабинет под открытым небом. Стулом ему служил чурбан для рубки дров, а стола не требовалось — записей и историй болезней доктор не вел.

Перед ним переминались с ноги на ногу и мерзли на ветру четверо молодых кержаков, раздетых до подштанников. Еще двое уже были признаны годными.

— Повернись, — велел доктор следующему, — вытяни руки. Подойди ближе и спусти штаны.

Парень заупрямился, и в ребра ему уперся солдатский штык. Опустив голову, он подчинился.

— Годен, — сказал доктор. — Следующий.

Шергин дождался конца осмотра. Когда шестерых новобранцев увели, он недовольно спросил:

— Что за комедию вы устроили, доктор?

— Я всего лишь выполняю свои обязанности, — невозмутимо ответил тот. — Мобилизованные должны быть освидетельствованы.

— Напомните мне, когда вы в последний раз выполняли эту свою обязанность?

— Однако…

— Правильно, никогда. Не до этого теперь. Так, какая же шлея попала вам под хвост сейчас?

— Я должен был проверить, нет ли у них венерических болезней.

— Они здесь изолированы от всего мира, доктор.

— Опыт показывает, что в изолированных обществах эти болезни поражают все население, если их занесет кто-то один. А что из деревни наведываются в обжитые места, у меня не вызывает сомнений.

— Поясните.

— Я заметил у них инструменты фабричного производства. И одежда большей частью не из домотканого холста.

— Браво, доктор, — с легким удивлением сказал Шергин.

— Простите, господин полковник, я вам больше не нужен?

Лунев дернул бровью и потянулся рукой в карман шинели. Выражение его бледного лица сделалось расслабленным и одновременно застывшим. Не дожидаясь ответа, он скрылся в упавших сумерках, еще более густых оттого, что огонь сгонял тени в пространство между кострами.

Надышавшись воздухом, Шергин вернулся в избу, крикнул Ваську и потребовал горячей воды. Через час в дом ворвался прапорщик Овцын и испортил блаженство отпаривания заскорузлых мозолей.

— Ротмистр Плеснев определил зачинщиков сей провокации числом пять и распорядился пороть, а женский пол отправить по домам. — Он поморгал от волнения, набрал воздуху в грудь и обиженно выдохнул: — Да за кого они нас принимают!.. За разбойников… башибузуков?! Это вовсе нестерпимо!

— Успокойтесь, Митя, — проговорил Шергин, вытирая ногу. — Не рвите себе душу. Скажите лучше, что за моча ударила в голову ротмистру Плесневу?

— Этого я не знаю, — на мгновение сконфузился прапорщик. — Но могу предполагать. Ротмистру ударила в голову успешно проведенная мобилизация среди местного населения.

— Ну и как же он ее проводил? — поинтересовался Шергин.

Тут Митя Овцын замялся.

— Об этом, господин полковник, вам лучше спросить у самого ротмистра Плеснева.

— Черти, — пробормотал Шергин, натягивая сапоги.

По пути им встретилась пара ковыляющих мужиков, виснущих на бабьих плечах. Порка завершилась, солдатская масса гудела одобрением, хохотом и бранью в адрес раскольников. Со стороны прилетел женский взвизг, отчего хохот усилился. Шергин молча расталкивал загораживавших дорогу солдат. Митя Овцын где-то потерялся.

Возле одного из костров показался ротмистр. У него было багровое в отблесках огня лицо и опасно веселые глаза.

— А-а, господин полковник, — развязно крикнул он, — просим к нашему шалашу. Отведайте блюдо под названием «седло поротого сектанта».

Он протянул Шергину шашку с нанизанным куском поджаренного мяса.

— Встаньте, ротмистр, и благоволите пойти со мной. Я хочу задать вам пару вопросов.

— Вам нажаловались эти деревенские свиньи, — предположил Плеснев, когда они отошли в сторону, где было свободней и темнее. Он говорил громко и с вызовом.

— Не угадали.

— Не угадал? — разочарованно переспросил ротмистр. — А-а, вы хотите знать, как прошла мобилизация этих сволочей.

— Можно и так сказать. Только говорите тише, я не глухой.

— Отдаю должное нашему доктору, хоть и мерзавец каких мало. Без его совета мы бы этих столбоверов упрямых до смерти запороли, а ничего не вышло б. Не желают они воевать за веру и отечество, хоть тресни. Ну да, у них же и вера другая и отечества никакого… как такового. — Ротмистр всхохотнул.

— Что посоветовал доктор? — спросил Шергин.

— Доктор сказал умную вещь. Сказал во всеуслышание: велите солдатам употребить их баб и девок. Это для них, говорит, хуже смерти. Замирщение, порча от мира. Все свое, чего другие касаются, они-де выкидывают. А тут бы всех баб выкинуть пришлось.

Ротмистр зашелся в хриплом хохоте.

— А с медицинской, говорит, точки, — выдавил он сквозь надсадный смех, — прямая польза — чтоб не вырождались, свежую кровь им…

— Вы с ума сошли, — изумленно произнес Шергин.

— Нет, почему же. До дела хоть не дошло, а подействовало сразу. Как услыхали, что доктор предлагает, тут же смирение явили, чуть не сами в роты попросились. А доктор-то, доктор, — ротмистра вновь развезло хохотом, — можно, говорит, еще молельню их спалить, все равно сектанты.

Он оборвал смех и сделался мрачным. Покачнувшись, сказал:

— А все равно наш доктор — изрядная скотина… Любви в нем нет, вот что.