Царь-гора

— Я же вижу. Вам что-то не нравится. Знаете, на вас трудно угодить. По-моему, вы слишком капризны. В такой глуши это редкость. Обычно в подобных местах население неприхотливо.

Излив желчь, Федор сложил руки на груди и с видом Наполеона на поле битвы ждал ответа.

— Да, мне не нравится, — сказала она просто, без полководческих поз. — Я случайно видела, как вы вдвоем на рассвете уезжали из поселка. Зачем он взял вас в горы, Федор?

Совсем не так он представлял себе в альпийских лугах этот разговор с ней. Он думал, что с его стороны это будет откровение, а выходил банальный допрос — с ее стороны.

— Я не знаю, — честно ответил Федор.

— Что он рассказывал вам?

В ее глазах собирались облака тревоги, и это не могло не радовать. «Ну наконец-то, — подумал он, — разродилась…»

— Так, всякую мистическую ерунду.

— Берегитесь, Федор, в горах любая ерунда может оказаться вовсе не ерундой, — с самым серьезным видом проговорила Аглая.

— Вот-вот, он плел мне то же самое.

— Я уверена, он хочет идти по следу Бернгарта. Не ходите больше с ним.

— Объясните почему, тогда не пойду, — слукавил Федор.

— Бернгарт искал не Беловодье. И не золото. Он искал чудь, тайные подземные тропы.

— Ах вот оно что. И как я сразу не догадался.

— Это совсем не смешно. В конце концов он нашел что искал. Вместе со своими партизанами — около пятисот человек — он ушел в пещеры, а вернулся через год — один. Он никому не рассказал, что стало с этими пятью сотнями. Его хотели арестовать, но он бежал и еще год сидел в горах с заново собранным отрядом, разорял ближние села назло новой власти. Потом это назвали антисоветским мятежом… Вас было только двое? — вдруг спросила она.

Федор, хотя и был застигнут врасплох, глазом не моргнул:

— Да… Между прочим, откуда вам, милая барышня, все это известно?

— Бернгарт был мой прадед, — помедлив, ответила она. — Мою бабку он зачал как раз в горах, во время своего антисоветского сидения там.

Федор почувствовал себя одновременно обманутым, сраженным наповал и восхищенным новым изгибом иронии судьбы.

— Да, — задумчиво произнес он, — вот так живешь себе спокойно, прозябаешь и не знаешь, что вытворяли предки. А потом бац — и пошло-поехало.

Философское обобщение вышло кургузым, и он смутился.

— Обещайте, что не пойдете больше в горы с этим человеком, — попросила Аглая. — С этим Евгением Петровичем, если это его настоящее имя.

— Обещаю. Это тем проще, что он мертв, — брякнул Федор.

Аглая вздрогнула.

— Как это случилось?

Федор рассказал. Все — об их блужданиях и о свихнувшемся под конец Попутчике, пытавшемся его зарезать. Ничего — о девке со звериным взглядом и об уродливом существе, копошившемся возле трупа.

— Это можно было ожидать, — произнесла Аглая.

— Что именно?

— Теперь вам лучше вообще не соваться в горы, — сказала она, будто ультиматум поставила. — Вам еще повезло, что выбрались оттуда.

— Аглая, перестаньте говорить загадками, — попросил Федор, — ей-богу, уже голова от них болит. Прямо какое-то местное поветрие. Не верю я в вашу подземную чудь. Не верю и не хочу верить.

— А про каких пришельцев из нижних пещер вам рассказывал старик? — Аглая дернула уголком губ.

— У господина ротмистра в мозгах мутилось от долгой жизни в людоедской пещере.

— Как хотите, — с напускным безразличием сказала девушка. — Вообще-то никаких загадок. Просто вас хотели принести в жертву, вот и все. Независимо от вашей веры или неверия.

— В жертву?!

Федор расхохотался, но вдруг осекся и помрачнел. Вспомнил, как Попутчик говорил о «цене», которую взяли «они», но при этом не отдали ничего взамен, в точности по правилам дикого воровского рынка.

— Надо бы оформить могилу, — сменил он тему, кивнув на крест с табличкой «Офицер Русской армии».

Незаметно для себя они проделали путь до сгоревшей церкви, на месте которой уже рыли яму под фундамент.

— Имя известно — Петр. Отчество у старика ротмистра вылетело из памяти. Звание. Дата смерти — девятнадцатый год, где-то после Пасхи. Год рождения неизвестен. Что еще?

— Причина смерти, — подсказала Аглая. — Бунт младших офицеров? Они сочувствовали большевикам?

— Непохоже. Плеснев говорил только за себя. И красным он предпочел кержаков, замуровался с ними в пещере на всю жизнь.

— Тогда это не могло быть рядовое недовольство. Чтобы младший по званию стал на глазах у всех стрелять в командира полка — для этого нужен сильный мотив. Сильнее личной ненависти. Он ведь знал, что за это не к медали представят.

— Если бы не начался бой, его скорее всего расстреляли бы. Но только в том случае… — Федор замолчал, пораженный внезапной мыслью.

— В каком?

— Если полковник Шергин сам не перешел на сторону красных. Или по крайней мере не высказал такую возможность.

— Это серьезное обвинение, — нахмурилась Аглая. — Слово не воробей… Теперь вам придется или доказать это, или опровергнуть.

— А может, — Федор сделал над собой усилие, — не нужно копаться? Что если это окажется правдой?..

— А если да — отречетесь от вашего прадеда? — с вызовом посмотрела на него Аглая.

— Вообще-то я далек от политики, — вяло промолвил он. — Но честь мундира, знаете, такая штука…