Царь горы

И опять она напрасно подала голос: мужчина не обратил на выступление Юла никакого внимания.

— Принадлежавшие полковнику негры разделились. Одни предлагали разграбить и сжечь дом, другие же не хотели трогать хозяина. Харрис, чего скрывать, был изрядной скотиной, человеком жестким и властным. Но, даже учитывая эти обстоятельства, часть его рабов считала, что нельзя отвечать ему тем же. Они, знаете ли, верили в христианские ценности.

— Ты на что намекаешь?

— Когда подошли северяне, взвод кавалеристов, рабы еще не успели ничего предпринять. Поместье стояло нетронутым, и лейтенант решил расположиться в нем на ночлег. Ему сказали, что старый полковник заперся внутри, но северян это не остановило. Они приблизились к дому. Иезекия начал стрелять.

Мужчина выдержал паузу, но на этот раз его не перебили: посетители молча слушали рассказ.

— Ему было восемьдесят четыре года, и ни одного шанса на победу. Но Харрис решил умереть хозяином своей земли, он не мог даже представить, что будет жить как-то иначе. Он сам навязал врагу последний бой и погиб на пороге собственного дома.

Снова пауза, и снова тишина.

— Лейтенант — к слову, полковник ранил его в плечо — не позволил бывшим рабам и своим солдатам издеваться над телом Харриса. Старика честно похоронили. Без почестей, разумеется, но с уважением. Большая, знаете ли, редкость в те дни.

— Эй, белый, ты расист! — Юл оглядел собутыльников. — Он ведь расист! Поганый конфедерат.

— Оставь его в покое, — пробурчал бармен. — Он пьян.

— Трезв он или пьян, все равно! Я ненавижу расистов! — Юл сделал шаг к мужчине, но остановился. — Ты, подлая белая скотина, презираешь меня и моих братьев! Ты считаешь нас рабами! Ты, вонючий южанин!

— Зачем ты рассказал эту историю? — тихо спросила Молли.

— Я думал вслух, — ответил мужчина.

— О чем?

Незнакомец улыбнулся.

— Полковник Харрис был осколком старого мира, возможно, последним осколком. Плохой это был мир или хороший, меня не волнует. Другой. И со смертью старика этот мир исчез безвозвратно. Все когда-нибудь уходит, а мы не всегда замечаем, не всегда понимаем, что шагнули за порог, навсегда отказавшись от прошлого.

— Я с тобой разговариваю, подлец!

Но Юл пока не решился приблизиться к обидчику и оскорблял его с почтительного расстояния.

— Нам кажется, что прошлое невозможно потерять. Это заблуждение. Оно не менее эфемерно, чем будущее. — Мужчина посмотрел Молли в глаза. — Еще вчера ты сидела на коленях у бабушки, сегодня это лишь фотография в альбоме, который редко, очень редко раскрывают, завтра — лишь слова, послезавтра старушка исчезнет из памяти навсегда.

— Не говори так, — прошептала женщина. По ее щеке скатилась слеза.

— Можно считать себя потомком отчаянных людей, храбрых землепроходцев, пешком прошедших через весь континент, но если в твоих глазах похмельная муть, между зубов застрял непережеванный бургер, а все физические усилия ограничиваются нажатием кнопок на телевизионном пульте, то кому какое дело до твоих предков? И традиции превращаются в карнавальные забавы…

— Юл, он над тобой смеется!

— Он на тебя не смотрит!

— Дай ему!

— Дай как следует!!

Здоровяк наконец решился и вплотную подошел к мужчине в черной шапочке.

— Все, белый, ты доигрался!

И перелетел через столик, пропустив тяжелый удар в челюсть.

В баре стало очень тихо. Незнакомец вновь повернулся к проститутке и с легкой улыбкой приказал:

— Уходи отсюда.

Она поняла, что произойдет дальше. Испугалась, похолодела, но нашла в себе силы попросить:

— Не делай то, что решил.

— Глупый совет, — вздохнул мужчина. — Если решил, то надо делать обязательно.

Один из дружков Юла помог негру подняться. Остальные, хмурые, злые, медленно направились к незнакомцу. Бармен потянулся за револьвером.

— Они не виноваты. Они просто пьяны.

— А у меня очень, ОЧЕНЬ плохое настроение. Я всего лишь хотел выговориться.

— Не делай…

— Уходи.

Молли сползла с табурета и попятилась к дверям.

* * *

Вилла Луна

Италия, пригород Рима

17 декабря, пятница, 07.13 (время местное)

Всем известно о холоде, царящем в душе масана, о сковывающем ее ледяном панцире, о том, как медленно бьется живущее чужой кровью сердце. Нормальная температура вампира всего пятнадцать градусов, кожа его бледна, ей не суждено увидеть солнце, пронзительно красные зрачки позволяют прекрасно ориентироваться в темноте, но одновременно дают знак — убийца! Хищник. Безжалостный хищник, вынужденный убивать, чтобы жить.

И холод.

Невыносимый холод, отступающий лишь когда сердце наполняет кровь разумного.

Клаудия имела все, о чем могла мечтать женщина семьи Масан. Дочь Александра Бруджи, истинного кардинала, легенды Саббат. Обожаемая дочь — после гибели жены старый барон перенес на младшего ребенка всю нежность, всю любовь, на которую был способен. Клаудия не знала слова «нет». Любые ее капризы и прихоти исполнялись неукоснительно. Ей позволялось все, и даже чуть больше.

Но она ненавидела холод.