Царь Грозный

Снова невыносимо болела голова, точно ее кто сжимал огромными клещами. Ныло слева под ребрами, тяжело дышалось, не переносили яркого света глаза… Но Иван Васильевич никому не мог даже показать, что недужен. Нет, никто не должен этого знать и видеть! Снова и снова клал государь поклоны, разбивая лоб до синяков. Молил о себе, о сыновьях. Не спал ночь, вышагивая по опочивальне. Забыты пиры, жена Мария, забыт Федька Басманов. Только одна дума гложет государя: что будет?

Скуратов уверял, что ведает обо всем, что творится в Москве. Но то в Москве, а есть еще Старица, есть Новгород… Вдруг Георгий там? Кто стоит за его спиной? Знать бы заранее, всем снес бы головы давным-давно!

Страшные мысли заставляли едва ли ни рвать на себе волосы. Как мог он до сих пор не проверить могилку, не допросить с пристрастием монахинь, не выведать все подробно?! Вопреки всем ожиданиям старуха у ларца не появлялась, Иван понял, что она приходит не по воле просящего, а по своей собственной. Оставалось надеяться только на себя и еще на верного Малюту. И при этом никто не должен не только знать, о чем думает государь, но и догадаться, что он знает тайное… Иван чувствовал себя охотником, сидящим в засаде. Но иногда появлялась мысль, что на самого этого охотника наведен лук и на тетиву положена стрела. Кто же за кем следит, кто выстрелит первым?

А в Москве после отъезда посольства в Слободу спокойней не стало. Город бурлил, из уст в уста передавались слова завещания государя: «…тело изнемогает, болезнует дух, струпья телесные и душевные множатся…» Не бывшие в тот день на площади не могли поверить. Те, кто своими ушами слышали дьяков, читавших царское послание, снова и снова пересказывали, тоже с трудом веря собственным словам.

– Да неужто государю так худо? – сокрушался мужичонка в куцей шубейке и драной шапке.

– И то, – вздыхал в ответ дородный добротно одетый купец. Сейчас все были едины, всех беспокоило одно: вернется ли Иван Васильевич?

Прихлебывая горячий сбитень, краснорожий верзила-бондарь, очень похожий на бочки, которые мастерил, басом объявлял:

– Я бы всех бояр в одну бочку посадил разом да засмолил. А потом с горы вниз и в реку, пущай поплавают, пока не поумнеют!

Ответом ему был дружный хохот. По тому, как надрывали животы слушатели, было ясно, что смолить бочку с боярами бондарю помогли бы многие.

К Александровской слободе подъезжали с опаской. Что там ждет? И чем ближе, тем становилось страшнее. Не по себе стало даже архиепископу Новгородскому Пимену и архимандриту Чудовскому Левкию, хотя те давние царские ласкатели, а Левкий так совсем свой во многих распутствах. Молча ехали князья Иван Дмитриевич Бельский и Иван Федорович Мстиславский. Такого не бывало, чтобы государь опалу на всех сразу накладывал…

Неподалеку от слободы москвичей окружила стража. От этого похолодело внутри у всех. Государь обращался со своим людом, да еще каким – знатным и коленопреклонным, как с врагами. Раздались сокрушенные голоса:

– Видать, очень осерчал Иван Васильевич…

– Гневается государь…

– Как прощение вымолим-то?

– Сможем ли?

– Надобно со всем соглашаться, просить вершить такой суд, какой сочтет надобным…

Иван Бельский хмурился, получалось, что Москва сама отдает государю право кого вздумает миловать, а кого казнить? А ну как он этим согласием боярам на беду воспользуется? И дело не в Старицких, которых можно лишить всех надежд, и все тут. Князь Владимир Старицкий без матери и голоса супротив Ивана Васильевича не подаст, а Ефросинья уже в монастыре. Что еще Ивану Васильевичу надобно?

Бельский не понимал государя, как и многие другие, от этого становилось много страшнее.

Малюта Скуратов велел отойти в сторону купцам и посадским:

– С вами разговор отдельно будет.

Те не роптали, тихонько подвинулись, тревожно косясь на бояр и святителей: а ну как те не так скажут? Чтоб не обидели государя еще чем…

Остальных Скуратов внимательно оглядел и велел ехать за собой, но шагом. Малюта воспользовался своим правом доглядывать всех, чтобы дополнительно навести страху на прибывших. Каждому заглядывал в лицо: кто таков?! Он умудрялся вызвать ужас даже у тех, перед кем должен был трепетать сам. Понимал, что никто из приехавших не виновен, виноватые не решились бы, но не попугать не мог… Ехали под пристальным вниманием охраны, потом и вовсе разделились. Даже святители были задержаны в Слотино и ожидали разрешения царя продолжить путь.