Царь Грозный

– Да не любит он меня. Говорит, мол, болтун и бездельник. А того не поймет, что душа у меня разговора требует, как у другого молчания, так у меня слов! – Такая досада слышалась в голосе Михея, что Федор даже улыбнулся.

– Ладно, если в дом не пустит, к тебе вернусь, – усмехнулся он. – Пустишь ли переночевать?

– Пущу, – махнул рукой спаситель и споро зашагал прочь. Вовремя, потому как привлеченный голосами из калитки показался, видно, хозяин двора.

Суббота был крепок и ладен, как и его двор, и забор, и дом за ним. Невысокий, коренастый мужик, рубаха на котором только что не трещала по швам от упитанности, остановился, внимательно разглядывая незнакомца. Федор сразу понял, что толщина у крестьянина не квелая, жирная, как бывает у толстых людей, а крепкая, наработанная ежедневным трудом.

– Ну, чего встал? Ты кто? – особой приветливости в голосе хозяина крепкого двора не слышалось.

– Я – Федор. Возьмешь ли к себе в работники хоть ненадолго? – Глаза Колычева не прячась смотрели в глаза крестьянина.

Тому, видно, понравилось, что гость не отводит глаз, постоял, помолчал и махнул рукой:

– Пойдем поговорим.

Федор заметил, что от внимательного взгляда не укрылось несоответствие его немудреного наряда и ухоженных рук. Он решил ничего не скрывать от этого человека, негоже начинать с обмана, что бы там Михей ни говорил.

Суббота провел Колычева в дом, кивнул на лавку у окна:

– Садись.

Хозяйка тут же забегала, выставляя на стол еду. С утра не евший Федор, конечно, был голоден, Гнутый не догадался предложить даже кусок хлеба, сразу принялся браниться со своей женой, но хвататься за ложку не спешил. А щаной дух манил неимоверно! И хлеб лежал, нарезанный ровными толстыми ломтями. И от печи пахло томленой кашей.

Хозяин кивнул на поставленный перед гостем горшок:

– Ешь, потом говорить будем.

Пока Федор ел, Суббота не сводил с него глаз. Нет, он не считал, сколько ложек пронес в рот гость, не смотрел, как кусает хлеб, он разглядывал самого Федора. Самое удивительное, что Колычева это никак не беспокоило, ел – и все тут!

Когда ложка была облизана и отложена в сторону, Суббота вдруг крякнул:

– Вот не пойму, кто ты! Ложку лижешь, точно всю жизнь за крестьянским столом сиживал. А руки у тебя не наши, не работные. Вижу, что не бездельные, но не работные. Про Юрьев я уже слышал, жена порассказала. Это ты Гнутому заливай, его обмануть нетрудно. Не верю, чтоб тебя шарахнуло, взгляд у тебя не дурной.

Вроде и не заставлял о себе рассказывать, но так рассуждал, что Колычев почел за лучшее добровольно все выложить:

– Верно заметил, не крестьянского я роду, и не из Юрьева. Я – боярский сын Федор Колычев, у отца моего владения в Деревской пятине. Бежать пришлось, потому как родня в немилость нынешней царице и ее родне попала. Дядю и троюродных братьев сгубили, я дожидаться не стал. Пока и до нас не добрались, утек, теперь вот скитаюсь. А Михея я не обманывал, про Юрьев и голову он сам придумал, чтобы вопросов не задавали.

На лице хозяина дома ничего не изменилось, не было понятно, как он относится к беглому боярину. Федор замолчал. Что он мог еще сказать?

– А теперь куда же?

– Не знаю, – честно признался Колычев. И это была чистейшая правда.

Суббота со вздохом поднялся со своего места. Встал и Федор, негоже гостю сидеть, если хозяин стоит.

– Ладно, у меня поживешь. Потом подумаем. Делать-то что можешь?

У Колычева отлегло от сердца, рядом с таким крепким и уверенным мужиком было очень покойно и надежно. Развел руками:

– Да нарочно ничем не занимался, но руки к делу приучены. Работы не боюсь.

– Лады, – кивнул Суббота. – Иди ложись на сеновале, завтра рано поутру разбужу, со мной пойдешь, пастьбой заниматься станешь. – Вдруг его голос стал насмешливым: – Али тебе сеновал не подходит? Тогда прости, боярин, другого места нет.

– Я ни сеновала, ни работы не боюсь. И боярином меня не зови. Какой я боярин, ежели к тебе в работники прошусь?

Они стояли друг против друга почти лицо в лицо. Коренастый Суббота был ниже Колычева, но точно кряжистый дуб – с места не сдвинешь. Только и Федор, пусть в теле тонок, а тоже крепок, глаза не опустил, не заерзал. Хозяин дома снова усмехнулся, но уже добрее:

– Завтра и поглядим.

Почти год пас скотину у Субботы беглый боярский сын Федор Колычев. Долго терпел болтливый Михей, скрывая тайну своего знакомого, но однажды все-таки заорал в ответ на очередное проклятие своей неугомонной супруги, снова носившей во чреве наследника:

– Да если б не я, то погиб бы боярский сын Федор Колычев! Сгинул! Пропал!

– Кто? Какой боярский сын?! – ахнула супруга не потому, что хотела дознаться правды, а потому, что хотела уличить мужа в очередной лжи.

– А Федька, что у Субботы живет! – Для Михея в тот миг важнее всего было огорошить зловредную супругу. О своих же собственных предупреждениях он попросту позабыл.

Надея уперла руки в бока и пошла на Гнутого приступом:

– Ты че врешь-то?! Че врешь?!