Царь Грозный

– Чево?! – вытаращила на него глаза красотка.

Ричард понял, что надо переходить на жесты. Ткнув себя в грудь, он с гордостью произнес:

– Ай эм Ричард Ченслор! Ченслор! – И на всякий случай уточнил: – Ричард. Ай эм Ричард!

Девка оказалась сообразительной, также ткнув себя в полную грудь, которая соблазнительно заколыхалась при этом, она объявила:

– Акулька! Понял? А-куль-ка!

Ричард закивал:

– А-куль-ка!

– Ну вот и порядок! – объявила красавица и сползла с постели. Она стояла, как была нагая, не стесняясь и не прячась. Спокойно переплела косу, потянулась к брошенной на пол рубахе, наклоняясь при этом. Ченслор не мог оторвать глаз от тонкой талии, крутых бедер и тем, что было меж ними. Когда Акулька наклонилась, откровенно показав все свои прелести еще и сзади, Ричард не выдержал. Стоны удовольствия в комнате повторились.

Еще через час совершенно обессиленный Ченслор лежал, бездумно разглядывая доски на потолке. Хотелось только одного – чтобы этот замечательный день не заканчивался. Он уже не мешал Акульке одеться и уйти, но самому долго залеживаться не дали, вскоре в комнату без стука вошел Никита и жестами показал, что пора одеваться и идти. На безмолвный вопрос Ричарда куда, также жестами показал, что кушать. Тот согласно кивнул, он уже снова чувствовал голод, хотя вчера, увидев заваленный яствами стол, думал, что если выйдет из-за него живым, то явно не сможет ничего есть еще дня три.

Не меньше, чем вчерашняя парилка и неутомимость Акульки, Ченслора поразило отсутствие утром тяжести в голове и мучительной тошноты, которая всегда бывала после большого количества выпитого накануне. Не удержавшись, он спросил у толмача. Тот довольно кивнул:

– Ты у себя что пьешь? Ви-но… А вчера пил меды! После меда ни похмелья не бывает, ни голова не болит. Только не мешай одно с другим, а то совсем худо будет…

Этот совет Ченслор запомнил, но не всегда получалось ему следовать.

Ричарда до глубины души поражало все: богатство увиденных земель, радушие живших в Холмогорах людей, их готовность снять и отдать последнюю рубаху, если надо, и категорический отказ торговать без разрешения на то государя.

– Да ведь он и не узнает! – дивился Ченслор.

– Он Божьей властью над нами поставлен, а потому обманывать нельзя! – наставительно поднял палец вверх воевода.

Позже Ченслор понял, что далеко не все и не везде думают и особенно делают так же, но говорили всегда именно это.

У самого штурмана русских поражала его борода. Англичанин гордился своей длиннющей ухоженной бородой, и ему было очень приятно искреннее бесхитростное восхищение этих радушных людей.

Принимали хорошо, без конца кормили и поили, не чинясь, показывали свое умение и сами смотрели то, что показывали им. Единственно, что поражало Ченслора, – нежелание учиться чужому языку. Кроме толмачей, никто не собирался осваивать английский, и никакие заявления о том, что на нем говорят многие умные люди в большой стране, не действовали.

– Почему? – удивлялся Ричард.

Микулинский хмыкнул:

– А у вас многие ли говорят на чужих языках?

– Зачем им?

– А нам зачем? Если гости приплывут, то на первое время толмачи есть, а потом и сами гости говорить начинают. Вот и ты уже не один десяток русских слов знаешь.

Это было верно, язык оказался трудным, но осваивала команда его быстро. Во-первых, потому что понравились русские девушки и женщины. Ченслор вскоре стал подозревать, что идти обратно ему будет попросту не с кем, еще немного – и команда объявит, что остается в этой стране! Он был недалек от истины, один за другим рослые английские мореходы обзаводились любушками в Холмогорах и разбредались на жительство по дворам.

Сам Ченслор подолгу ходил по округе, пытался разговаривать с людьми и записывал, записывал, записывал, очень боясь что-то забыть, пропустить, не заметить…

Наконец из Москвы от государя прибыл гонец с повелением англичан немедля со всяким почетом и за счет казны везти в Москву к нему на прием! На станциях велено выдавать лошадей бесплатно. Провожая Ченслора в Москву, Микулинский наставлял его всячески выказывать уважение к молодому, но очень умному и толковому русскому царю и ни в коем случае не пытаться предлагать свои порядки.

– Не все наше годится вам, не все ваше – нам. У нас поговорка есть: «В чужой монастырь не суйся со своим уставом!»

Поговорку долго пришлось объяснять, но суть Ченслор понял и без того, едва он начинал учить жить правильно, добродушные русские становились каменными. Тот же Степан, который показал на корабле ему огромный кукиш, объяснил более доходчиво:

– Ты нам свое хорошее покажи, если оно и для нас хорошо, так мы без твоих советов переймем. А силой даже кобылу родить не заставишь, взбрыкнет так, что костей не соберешь.

Ченслор не понял про кобылу, но понял, что таких, как Степан, силой ничего сделать не заставишь. И снова дивился:

– А как же вы своему государю подчиняетесь? Не одним же словом?

Степан посмотрел на англичанина как на полного недотепу и внушительно пояснил:

– Он же государь!