Царь Грозный

Но это было позже, а тогда спешил боярин Вокшеринов к князю Темрюку с царским поручением. Уже в пути ему порассказали о крутом нраве возможной невесты, мол, строга до жестокости, нетерпима, но самое страшное – любит на людские мучения взирать, словно то не девица на выданье, а кат, что на площади головы рубит. Вокшеринов от таких слов ахнул! Только этакой пары царю Ивану не хватает! Но ругательски ругать Ивана не мог, потому юлил и тянул время, втайне надеясь, что пока ездить будет, нетерпеливый государь успеет найти себе другую. Или невеста окажется не такой жестокой, как сказывают. Даже заподозрил, что нарочно хают свою красавицу, чтобы ее в далекую Москву не забрали.

Кученей и впрямь оказалась красавицей и умницей, но и злой тоже, как сказывали. Даже сам Темрюк недобро усмехнулся:

– Как бы моя дочь вашему царю шею-то не свернула!

И снова хватался за голову Вокшеринов, снова тянул время как мог. Но тяни не тяни, а в обратный путь отправляться пришлось. Одно утешало – Кученей действительно была красива, причем такой красотой, какую на Руси и не сыскать – глаза черные, точно спелые сливы, большие, косы цвета вороньего крыла, стройная, как березка, гибкая, как кошка, и голос низкий, но певучий. Вздыхал боярин: царю понравится, а что с нравом обоих потом делать, одному Богу известно.

В Москву пришло лето, отгремели майские грозы, отцвели яблони, засыпав все вокруг лепестками, поманили нежно-розовым облаком сливы, зажелтели по краям вытоптанных тропинок одуванчики, вот-вот полетят их пушистые головки. Июнь обещал быть теплым и в меру сухим.

От Астрахани наметом примчался гонец, на его загнанную лошадь было страшно смотреть. Примчался сразу к царю, требуя допустить срочно, мол, от Вокшеринова весть принес. Холоп, что принял коня, сокрушенно поцокал языком:

– Сгубил коня-то, дурья башка. Не отходить теперь, останется квелым…

Но гонец только махнул рукой:

– Нового дадут! Государю таких красавцев в подарок везут, что твои лебеди!

По сказанному все поняли, что сватовство увенчалось успехом. Оказавшийся рядом священник перекрестился:

– Слава тебе, Господи! Сподобил на доброе дело!

Никто не обратил внимания на немного странный взгляд гонца, в Астрахани уже были наслышаны о недобром нраве сестрицы тамошней царевны Алтынчач, потому не завидовали русскому царю. Но в Москве-то об этом не ведали…

Гонец низко склонился перед Иваном, едва не ткнувшись носом в свои запыленные сапоги:

– Государь, вели слово молвить…

– Говори. – Глаза царя буравили согбенную спину, точно та могла рассказать все сразу.

Гонец чуть выпрямился, стараясь, чтобы его было хорошо слышно, помнил, что, не расслышав, Иван Васильевич может и на кол отправить.

– Прислан боярином Вокшериновым сказать, что плывет он с дочерью князя Темрюка от Астрахани к твоей светлости…

Иван выпрямился, ноздри его взволнованно раздувались, ведь уже едва не отправил другое сватовство, заждавшись возвращения боярина.

– Что так долго? – Голос резок, требователен. Гонцу не привыкать, уже бывал у Ивана Васильевича, знал, что надо отвечать немедля и не перечить.

– Дорога дальняя, государь. С княжной Кученей едет много женщин в свите. И из Астрахани ее сестра Алтынчач тоже со своими…

Ивана меньше всего интересовали женщины, сопровождавшие астраханскую царевну Алтынчач, но озаботило, что имя у княжны какое-то заковыристое: Кученей… И все же поинтересовался:

– Ты княжну видел?

– Нет, – покачал головой гонец.

Царь взъярился, ну что за глупец?! Неужто не ясно, что государя заинтересует, хороша ли девица? А гонец уже объяснял:

– По их обычаям, девушке до свадьбы не должно свое обличье показывать, тем более, если со сватовством едут…

– А… Иди!

Навстречу каравану из Астрахани спешно выехал Иван Бутурлин, чтобы проводить до Ярославля, оттуда через Ростов и Переяславль, мимо Троице-Сергиева монастыря к Москве. Заждались…

Наконец, утром 15 июня в воскресенье, едва успели отстоять заутреню, разнеслось, что подъезжают. Каким-то чудом об этом узнало пол-Москвы, москвичи, кто только мог, высыпали на улицы, за ворота, стараясь первыми разглядеть будущую царицу. Та еще не была даже царской невестой, но народ не покидала уверенность, что везут царицу!

Толпа напирала со всех сторон, любопытные мальчишки облепили не только заборы, из-за которых надрывно лаяли осипшие собаки, но и сами городские ворота. Бабы старались подвинуться поближе, чтобы хоть что-то увидеть, толкались, кое-где быстро возникли ссоры и даже свары за самое удобное место. Уже слышались визг, ругань, крики. Вдруг толпа шарахнулась назад, отступая от копыт всадников, едущих впереди основной процессии, но задние напирали, потому передним пришлось снова шагнуть вперед. Почти сразу им досталось от кнутов охраны, чтобы не заступали путь будущей невесте. Самое страшное в толпе – паника, визг пострадавших от кнутов едва не заставил остальных броситься врассыпную, тогда не миновать беды, но тут кто-то закричал:

– Едут!