Царь и гетман

Непрестанный стук топоров и визжанье пил оглашают всю Русскую землю от Невы до Дуная почти, до Дона, до дальних изгибов Волги. Это Русская земля строит корабли. Все царство разделено на «кумпанства» для корабельного строения. Вотчинники светские и духовные, помещики и гостиные люди, люди торговые и мелкопоместные слагаются в «кумпанства» и строят по одному кораблю: светские – с десяти тысяч крестьянских дворов, духовные – с восьми тысяч, а гости и торговые люди строят сами собой двенадцать кораблей.

И вот стучат топоры и визжат пилы по всему царству, пугая своим гамом и птиц, и зверей, и людей, которые разлетаются по лесам и полям, прячутся в норы, трущобы и язвины, убегают в степи, скиты, в пустыни и за рубеж Русской земли… Стучат топоры, сколачивая неуклюжие «баркалоны», громаднейшие сорока- и пятидесятипушечные суда во сто и более футов длиною… Сколачиваются и «барбарские» суда, и «бомбардирские», и «галеры» – еще громаднее первых… Вся Русская земля превратилась в топор, в пилу, в лопату, в тачку, в горн – для литья пушек, в фискала – для собирания податей на великое дело, в рекрутское присутствие – для обращения всей молодой России в новобранца…

– Эко стук-от, Господи! – бормотал Фомушка-юродивый, бродя в Воронеже по верфи, где торопились строить новые корабли в ожидании царя.

Фомушка прибрел в Воронеж для поклонения святителю Митрофанию, о подвижнической жизни которого пронеслась великая слава по всей Русской земле.

– До Неба, до престола Божия стук этот доходит… Корабли, все корабли, ковчеги великие, словно перед Всемирным потопом… Быть потопу великому…

Так каркал юродивый, окидывая изумленными глазами то, чего он в Москве никогда не видывал. Так каркали многие на Руси в то время… Да и нельзя было не каркать.

Только к зиме, по окончательном выздоровлении Павлуши Ягужинского, Петр мог выехать из Петербурга, надежно укрепив его и заложив у Котлина форт Кроншлот, и поспешил в Воронеж. Там ожидали его построенные за лето и вновь начатые постройкою корабли. Там же ожидал его новопостроенный хитрыми немецкими мастерами при помощи русских плотников и каменщиков небольшой дворец, обращенный фасадом к реке, на берегу которой вот уже несколько лет кипела египетская работа – построение великих кораблей, этих ковчегов будущего спасения Русской земли от потопления русского могущества на суше.

Не доезжая еще до города, Петр услыхал этот отрадный для его слуха и сердца стук топоров и визг неугомонной пилы…

– Это сколачивают гроб старой, бородатой, косной Руси, – сказал он задумчиво.

Встреченный колокольным звоном, царь вышел из экипажа, увидав толпы народа и впереди их престарелого святителя, епископа Митрофана, во главе духовенства, с крестом в руке.

Был холодный день глубокой осени. Солнце ярко горело на золотой митре епископа и на кресте, который святитель держал окоченелыми от холода, худыми, бескровными, всю жизнь неустанно молившимися и благословляющими паству руками. На кротком, невыразимо симпатичном и страшно изможденном лике святителя покоилась глубокая мысль, и в добрых, глубоко запавших, но юношески чистых глазах светилось что-то не от мира сего… Как ни обаятелен был вид вновь прибывшего царя, но народ не спускал глаз с Митрофания…

Петр подошел к кресту, глубоко склонив свою гордую, непреклонную, царственную голову… Великан смиренно склонялся пред дряхлым, маленьким, кротким старичком… И не для простого народа это была потрясающая картина…

Павлуше Ягужинскому при виде Митрофана-епископа казалось, что это древний образ сошел со стены церкви и вышел навстречу царю… Еще не совсем оправившийся от болезни, Павлуша дрожал как в лихорадке… Он еще верил…

– Буди благословенно пришествие твое, о царю, – ясным, юношеским голосом говорил дряхлый епископ. – Да будут благословенни вси пути твои и начинания во благо Русской земли, ради счастия народа твоего верного. Буди славен и препрославлен труд твой, подъятый ради возвращения отечеству невских берегов, их же ороси некогда кровь предков твоих и предков народа русского под святым стягом благоверного князя Александра Невского. Тела убиенных тамо вопияли ко Господу о возврате останков их родной земле… И ты, царю, возвратил русские кости убиенных тамо Русской земле, и за то молится о тебе Святая Церковь… И ты молился о душах их, царю?

– Молился, владыко, – отвечал царь.

– Да благословит тебя Господь Бог!

Епископ широко осенил крестом сначала царя, потом народ на все четыре стороны… Высоко поднялись, за крестом, в воздух тысячи рук, и какой-то радостный ропот, словно ропот волн, прошел по толпе от края до края…

– Многая лета, многая лета! – гремел хор вослед удалявшемуся царю.

Часть толпы бросилась за царем, большая же половина стеной окружила епископа, жаждая поближе взглянуть на него, получить благословение, прикоснуться к его ризам… Тут сказывалось глубокое благоговение и беззаветная, детски неудержимая любовь к святителю…