Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Главы российской миссии в Константинополе намеренно вели роскошный образ жизни, стремясь перещеголять своих европейских коллег богатством посольских строений и приемами. Булгаков приобрел дворец Венецианского баило в деревне Буюкдере на Босфоре, в результате чего российская миссия обрела постоянное здание тогда, когда остальные европейские миссии все еще арендовали свои помещения. Булгаков писал в Петербург, что на него теперь «другими глазами все смотрят, мужики шапки снимают, попы благословения просят, и сие увеличение почтения простирается даже до Константинополя». Одна султанская племянница даже «приезжала вечерясь инкогнито по меньшей мере с шестидесятью бабами», чтобы прогуляться в саду российской миссии[156]. По словам А. И. Рибопьера, бывшего посланником в Константинополе накануне и после русско-турецкой войны 1828–1829 годов, летний дворец российского посольства в Буюкдере, приобретенный Булгаковым, «будто нарочно устроен для праздников»[157]. В больших приемах по поводу заключения Адрианопольского мира в 1829 году принимали участие по 400 приглашенных, которых Рибопьер потчевал изысками бывшего повара князя Талейрана. Эта демонстрация роскоши, которую Рибопьер оплачивал из своего собственного кармана, весьма увеличившегося после женитьбы на внучатой племяннице Г. А. Потемкина, оказала воздействие на Махмуда II. Султан тайно попросил российского посланника одолжить столовые приборы для организации банкета на европейский манер в одной из своих резиденций, который он посетил полуинкогнито в нарушение османских обычаев[158].

Анекдот, рассказанный Рибопьером, свидетельствует о начале процесса вестернизации Османской империи. Этот процесс начался уже до царствования Махмуда II. Первые изменения в османском посольском обычае относятся к периоду Карловицкого конгресса. Отмечая их, Толстой выражал распространенное среди европейских представителей мнение о том, что война Священной Лиги «многие вещи у турок управила» и что они «зело политичны ныне в договорах с послами содержатся»[159]. Преемники Толстого в Константинополе И. И. Неплюев и А. А. Вешняков к своему огорчению могли наблюдать определенную эффективность османской дипломатии во время переговоров, сопровождавших русско-австро-турецкую войну 1736–1739 годов. В своем описании этих переговоров французский автор аббат л’Ожье характеризовал османов как «осведомленных об интересах других дворов, ловких в своих демаршах и столь же утонченных в своей политике, как и наиболее цивилизованные нации»[160]. Имитация европейских дипломатических институтов и практик продолжилась в конце XVIII столетия в правление Селима III, который направил первого постоянного османского представителя в иностранную столицу.