Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Для российских авторов середины XIX столетия «старая Турция» воплощала истинный Восток, который вот-вот должен был исчезнуть, хотя продолжал оставаться морально-политическим феноменом, вызывавшим неоднозначное к себе отношение. Некоторые россияне продолжали смотреть на османов с традиционной враждебностью и описывали их в категориях, сильно напоминающих раннемодерную памфлетную литературу. Так, одно из исторических обозрений Османской империи, опубликованное во время Крымской войны, характеризовало османов как честолюбивых, завистливых, презрительных, злобных, непостоянных, невежественных, суеверных и фанатичных[633]. Автор отвергал мысль о терпимом отношении османов к христианам, находя в нем «действие, основанное на собственной пользе», и утверждал, что мусульманская благотворительность распространялась только на правоверных[634]. По мнению уже упоминавшегося Гамазова, неизменный характер османов ограничивал успех европеизирующих преобразований. Молодое поколение старалось «подделаться под тон и манеры людей просвещенных, но искренности в них нет, и быть не может, пока окончательно не сбросят они с себя оковы своих нелепых верований и не забудут преданий своих»[635].

Менее туркофобные авторы избегали таких обобщений и вместо этого противопоставляли «официальную» и «неофициальную» Турцию. Согласно Сенковскому, «отчаянная безнравственность» османского правительства и его приспешников «не подлежит сомнению» и включает «ложь, обман, измен[у], яд, кинжал, пытк[у], ужас, грабительство», сравнимые с теми, что имели место в Риме, Византии и ренессансной Италии. Однако остальная часть османского общества демонстрировала «много хороших качеств, которые приятно принять в счет даже и в неприятеле». По мнению Сенковского, простые мусульманские подданные султана были «смирны, внимательны к удовольствию других, вежливы с чужими, стыдливы и часто целомудрены внутри семейств, в примечательной степени честны и прямодушны»[636]. С ним соглашался петербургский издатель А. И. Давыдов. Согласно его «Живописным очеркам Константинополя», «ренегаты, паши, судьи, правители областей, а пуще всего их челядь» демонстрировали жадность, разврат, фанатизм, взяточничество и прочие пороки, которые вели Османскую империю к ее гибели. Напротив, образ жизни скромных турок был достоин похвалы: «Турок старого времени… живет тихо и умеренно, курит трубку сидя возле своей супруги, ходит в кофейню послушать новостей и водит по праздникам свое семейство на пресные воды или в другое увеселительное место». Давыдов представлял такого турка великодушным и щедрым, пока у него были средства к жизни, и, в случае разорения, принимающим благотворения «также просто, как сам раздавал их недавно»[637]. Однако, согласно «Живописным очеркам», такие «старые турки» были исчезающим типом, особенно после того, как с началом Крымской войны Константинополь заполонили офицеры и солдаты союзных армий.

Автор «Живописных очерков» фактически утверждал, что за фасадом англо-франко-турецкой коалиции против России скрывалось фундаментальное противоречие между «старотурецким» образом жизни и вестернизацией. По мере того как Константинополь наполнялся британскими и французскими военными, «турецкое население города, за исключением военных, по-видимому, скрылось в глубину города». После того как многие строения были заняты союзными войсками, «старые турки», ранее неподвижно курившие свои трубки, глядя на Босфор, куда-то исчезли, а небольшие группы жителей столицы с печальными и озабоченными лицами свидетельствовали о приходе нищеты и голода. Враждебность мусульманского населения к союзникам-завоевателям была несомненна:

Все кроется от европейца, все глядит на него исподлобья… Город… разделен на два полувраждебных лагеря: европейский и мусульманский. В первом нет места турку, во втором англичанину или французу; в первом заметна сильная деятельность, соединенная с некоторым порядком; во втором одна нищета с унынием и мрачным молчанием[638].