Царь и царица

Мало того, на этой же почве появилась у Государыни, принявшая со временем определенный болезненный характер, мнительность по отношению к людям. Едва ли не большинство царской семьи и общества превратились в ее глазах в ее личных коварных врагов. Малейшая критика ее слов и действий или хотя бы непризнание ее абсолютной мудрости являлись в ее глазах неопровержимым признанием вражды к ней. Тем большим доверием, тем большей симпатией пользовались те, кто соглашался с ее предположениями, восхвалял ее решения, умело высказывал ей безграничную преданность. Под этим же влиянием развивается у Государыни и падкость к лести.

Не подлежит сомнению, что уверенность императрицы в незыблемой прочности самодержавного строя в России построена на убеждении, что простой народ, русское крестьянство, обожает своего монарха. В этом убеждении ее поддерживали и главари «Союза русского народа»{244}, забрасывавшие ее телеграммами от имени каких-то фантастических, не то десяти, не то двадцати пяти тысяч отделов этого «Союза».

Руководители «Союза» вводили в заблуждение и самого Государя. Так, однажды, на докладе Родзянко по поводу его указаний на растущее недовольство в народных массах, Государь ему сказал: «Это не верно. У меня ведь тоже есть своя осведомленность, – и, указав на лежащую у него на столе объемистую пачку бумаг, прибавил: – Вот выражения народных чувств, мною ежедневно получаемые: в них высказывается любовь к царю».

Как было Николаю II и Александре Федоровне не верить этим заявлениям, когда при каждом путешествии вглубь России несметные народные толпы с неподдельным восторгом встречали и провожали царскую чету, когда в Костроме, при посещении царской семьей колыбели их рода, в год трехсотлетия царствования Дома Романовых, народная толпа в истерическом восторге бросилась вслед за отходящим от пристани царским пароходом прямо в Волгу (благо берег ее был отлогий, а глубина незначительная)? Когда не далее как месяца за два до революции императрица в Новгороде была вновь свидетельницей вызванного ее приездом народного восторга? Сопровождавшая ее в этом путешествии А.А. Вырубова не преминула при этом заявить: «Ну, что скажут теперь, после этого приема, думские болтуны?» – а императрица, со своей стороны, подчеркнула то обстоятельство, что ее встретили с пышными адресами представители и местного земства, и городского самоуправления, причем добавила: «Как врут те, которые утверждают, что Россия меня не любит!»

Чтобы выяснить первопричину того холодного, если не враждебного отношения, которое Александра Федоровна встретила как при русском дворе, так и среди петербургского общества, надо вернуться к тем обстоятельствам, которые предшествовали ее браку с русским императором.

Молодая принцесса Алиса Гессенская, потеряв в 8 лет от роду свою мать, воспитывалась у бабушки, королевы Виктории{245}, в Англии. Уже 14-ти лет, в 1884 г., попадает она в Россию, где гостит у своей старшей сестры, великой княгини Елизаветы Федоровны. Здесь молодая экзальтированная девушка впервые знакомится с русской церковной службой. После холодного по обстановке протестантского богослужения торжественность православного церковного обряда с его в душу проникающими песнопениями производит на нее чарующее впечатление. В том же направлении влияют на нее и те военно-церковные торжества, которыми русский императорский двор отличался от всех западноевропейских королевских дворов. Торжества эти в России, отличаясь исключительной азиатской роскошью, сохранили вместе с тем отпечаток московского периода русских царей, когда власть мирская и власть церковная, переплетаясь и взаимно друг друга пополняя, составляли единое целое.