Царь Иисус

— Странно, однако, — сказал второй книжник. — Я знаю его, хотя он сильно постарел с тех пор, как мы виделись в последний раз, и борода у него пострижена иначе, и одежда вроде победнее, чем раньше. Это Иосиф, сын Илии, из дома Давидова. Все думали, что его убили во время вифлеемской резни, а он в прошлом году опять объявился в Галилее.

— Иосиф? Иосиф из Еммауса? Иосиф, который занимался продажей леса?

— Да, тот самый.

— Помнится, лет десять назад или, может, побольше ходили слухи о ею женитьбе на дочери старого Иоакима-наследника, который погиб, когда Афронт в последний раз явился в Кохбу. Я забыл, что там в точности было с этой женитьбой, но что-то необычное. Кажется, он приехал с выкупом за невесту, а невесту увезли разбойники. Никак не могу вспомнить, когда они опять соединились. Правда, в то время меня не было в Иерусалиме, но ставлю свой старый плащ против твоего нового, что девчонку изнасиловали, а старый Иосиф вновь сделал из нее честную женщину. Это на него похоже.

— Принимаю твое пари, но ничего подобного не могло быть. Иосиф бы никогда не разрешил мальчишке прийти сюда, если б он был незаконнорожденным.

— Нет? А может, он потому позволил его матери так много говорить, что сам возмущен его появлением тут?

— Посмотрим…

— Каким образом? Родословной дома Давида нет. Свирепый и его сын уничтожили ее.

— Мать мальчика… Если я прав… Она воспитывалась в Храме и жила там до того, как ее увезли разбойники, поэтому должна сохраниться запись о выкупе. Этим ведает мой сын. Пойдем к нему!

Гиллель был болен, но от своих учеников узнал об Иисусе и о том, как он принял участие в диспуте о пожертвовании продажной женщины. Он одобрил суждение Иисуса словами, которые стали едва ли не последними в его жизни:

— Щедрое сердце всегда найдет дверь для тех, кто ищет Бога, так же как скупец всегда найдет замок закрыть ее.

Эти его слова были переданы Иисусу, и он гордился ими не меньше, чем римский солдат — венком за храбрость.

Зимой Гиллель умер, и никогда еще еврейский народ никого так не оплакивал. Во всех синагогах Иудеи и Галилеи, во всех синагогах, объединяющих евреев Рассеяния от Кадиса до Самарканда, от истоков Дона до разливающегося Нила, у всех евреев были заплаканные глаза, у всех были опущены головы, и у всех вздрагивали от рыданий плечи. Никто не желал ни есть, ни пить.

— Гиллель умер! Гиллель умер! — сокрушались евреи. — Мудрец Гиллель! Первый, научивший Израиль любви!

И это правда. Гиллель первым использовал существительное «человеческие существа» в сочетании с глаголом «любить». И таким большим было его сердце, что он учил любви не только сородичей-израильтян, не только всех сынов Адама, так сказать, сородичей в широком смысле слова, но и вообще всех, и чистых, и нечистых, оправдывая видимую абсурдность этого заветом хвалить Господа Бога, данным всем живым существам: рыбам, зверям, птицам, гадам. Даже среди саддукеев Храма уход мудреца был воспринят как большая беда.

— Его слово всегда было на стороне мира, — сказали они.

В Назарете Мария, плача, сказала Иисусу:

— Мой сын, когда придет день твоей смерти, будет ли твоя слава хоть отдаленно напоминать славу, что сегодня осияет имя Гиллеля?

— Смогу ли я всегда находить дверь, о которой он говорил, мама, и держать ее открытой?

Глава пятнадцатая ПЯТНО

На следующую Пасху Иисус опять пришел в Иерусалим, и на этот раз Иосиф разрешил ему остаться в городе, чтобы присутствовать на публичных диспутах и лекциях.

Попрощавшись со всей семьей за воротами города, Иисус отправился в Храм. Старик с гноящимися глазами, стороживший Восточные ворота, узнал его и сказал с заискивающей улыбкой:

— Добро пожаловать, просвещенный Иисус из Назарета! Я ждал тебя сегодня. У меня к тебе просьба. Рассуди беспристрастно двух моих постоянных посетителей по одному очень интересному месту в Законе. Каждый из них клянется, что прав, и они даже заключили пари.

— Непристойно заключать пари о Законе. Кроме того, я не книжник.

— В самом споре нет ничего непристойного, а ты обязательно будешь книжником.

— Милостью Божьей, — торопливо ответил Иисус. — А кто сегодня будет говорить?

— Учителя Академии.

— Тогда не лучше ли им избрать судьей главу Академии?

— Я ждал тебя у ворот, потому что они умоляли, чтоб ты был их судьей.

Иисус едва сдержал желание попросить старика заниматься своими делами. Он сразу догадался, что дело нечисто, однако вспомнил, с каким терпением просвещенный Гиллель судил даже самые простые споры, когда его просили об этом, а один раз не побрезговал спором, в котором стороны заключили пари.

— Я сделаю, о чем ты просишь, — с неохотой проговорил он.

Старик провел его в мрачную комнату, выходящую окнами на Двор язычников, и сказал высокому, глуповатому на вид левиту, глазевшему в окно:

— Побудь с этим отроком, брат, пока я поищу людей, о которых тебе говорил.

— Разве я не дал слово, что рассужу спор? — возмутился Иисус.

Но старика уже и след простыл. Тогда он повернулся к левиту.

— Судя по твоему платью, господин, ты принадлежишь к левитам Храмовой стражи. Это комната стражников?

Левит молча кивнул.