Сегодня, в XXI веке, совершенно очевидно, что весь незападный мир, в котором проживает подавляющее большинство населения, стоит перед проблемой модернизации, которая часто приобретает форму вестернизации и даже американизации, вежливо именуемой «глабализацией». Поскольку это невозможно без разрушения прежних моральных, социальных и религиозных ценностей, то реакция на иродианские попытки тонкого слоя правящих элит привить хотя бы некоторые элементы западной культуры, хотя бы в области политической и информационной технологии, вызывают активное противодействие местных зилотов, опирающихся на сочувствие сотен миллионов населения незападного мира. Сегодня это противодействие принимает формы международного терроризма, с которым удается справляться только с большим трудом. Однако развитие военной технологии, глобальных средств информации, связи и транспорта, вплоть до космического, а главное, облегчение распространения идей, неуклонно увеличивает потенциал сопротивления современных «зилотов» «иродианам» и тем, кому они подражают.
Что касается России, то реформы Петра практически оказались исчерпанными через 200 лет, и после поражения России в Первой мировой войне возник новый вызов: преодолеть отставание от западного технологического превосходства.
На этот раз это удалось сделать, согласно Тойнби, заимствованием с Запада не только технологий, но и нового западного мировоззрения — марксизма и коммунизма. Достигнутый на этом пути успех привёл к победе над последним натиском Запада в лице гитлеровской Германии в 1945 году и последующей ликвидации западной монополии на ядерное оружие. При этом, как проницательно отмечает Тойнби, Россия «попыталась приспособить марксистскую идеологию исключительно для себя. В секуляризированном виде, повторив метод староверов, русский коммунистический режим объявил себя единственной марксистской ортодоксией, предполагая, что теория и практика марксизма могут быть выражены в понятиях только русского опыта….Таким образом, послереволюционная Россия представляет собой парадоксальную картину общества, которая получила иностранную иродианскую идеологию, чтобы использовать её как движущую силу в проведении зилотской политики культурной самодостаточности»{276}.
Продолжая размышления Тойнби, можно полагать, что после 1991 г. российская элита начала очередную, третью попытку модернизации страны иродианского типа, заимствовав новую западную идеологическую модель — либерализм. Эта модель вызвала интересную реакцию современных зилотов — странную комбинацию ортодоксов российского марксизма и православной традиции. Вполне возможно полагать, что и либерализм, как и прежде другая западная идеология марксизм, примет форму политики зилотской культурной самодостаточности и утверждения уникальности пути России. Этому, конечно, способствует геополитическая катастрофа распада СССР, отбросившая политические границы ареала российской цивилизации почти к допетровским временам.
Если вернуться ко временам Ирода и к тому, что за ними последовало, то нельзя сказать лучше Г. Гейне: «Евреи легко могли утешиться, утратив Иерусалим, и храм, и кивот завета, и золотые сосуды, и драгоценности Соломона… Ведь потеря эта совсем ничтожна в сравнении с Библией, неразрушимым сокровищем, которое они спасли… Книга — их отчизна, их владение, их владыка, их счастье и несчастье. Они живут в странах этой книги, обнесённых крепкой оградой, пользуются здесь своими неотъемлемыми гражданскими правами, здесь их нельзя презирать, отсюда их нельзя изгнать, здесь они сильны и достойны удивления»{277}. Разумеется, таким людям были не только не интересны, но и попросту чужды все достижения земного царя, и для него в памяти его иудейских потомков не нашлось других определений, кроме как «раб Хасмонеев» и «злодей».
Литература
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.