Царь иудейский

Дом и сад Иосифа Аримафейского у занимающей всю сцену справа высокой городской стены, сплошь заросшей плющом и зеленью. От этой стены в глубине под прямым углом тянется наискось через всю сцену влево каменная ограда сада, отделяющая его от дороги, которая невидимая зрителю, по ту сторону ограды и вдоль ее, ведет от выхода из городских ворот, видимых своею верхней частью на заднем плане за оградой и городской стеной над образуемым ими углом. Слева дом Иосифа выступает лишь небольшой пристройкой с плоской крышей под пестрым шатровым навесом. На этой крыше два дивана, стол, кожаная корзина со свитками Ветхого Завета. Сиденья и стол покрыты дорогими коврами. Дом примыкает к вышеупомянутой ограде. С крыши ведут каменные ступени на площадку, примкнутую к той же ограде. Тут каменная скамья. Стоящему на площадке ограда приходится почти на высоте плеч, так что ему видна дорога. С площадки в сад спускаются несколько ступеней. В углу справа в глубине водоем. Между ним и ступенями на площадку и на крышу в ограде калитка, ведущая на дорогу. Справа на авансцене ход в глубину сада. В саду вазы, скамьи, цветы. Около полудня. Солнечная погода.

Явление первое

(Иосиф сидит на кровле, читая свиток закона. Никодим

медленно всходит к нему по ступеням.)

Иосиф

А, это ты, мой старый друг! Как рад я,

Что, наконец, опять ко мне зашел

Ты, Никодим! Садись, садись вот здесь,

Поближе, так. Давно, давно хотелось

Мне по душе с тобой поговорить.

Поверишь ли, в последние недели

Я, добрый друг, тебя не узнаю:

[В тебе таится что-то; ты рассеян,

Сдвигаешь брови сумрачно, молчишь,

Не отвечая часто на вопросы,

И всех сторонишься. О, друг мой, брат.]

Откройся мне, скажи: что, что с тобою?

Никодим

Иосиф, друг мой! Верно угадал

Ты, что во мне упорно и жестоко

Два борются начала...

Иосиф

Вижу, вижу.

Никодим

Всегда и раньше ум боролся с сердцем;

Но никогда борьба глухая эта

Меня не мучила так нестерпимо,

Как в эти дни - нет, даже и не дни

В часы, протекшие с минувшей ночи...

Иосиф

Что ж? Над Учителем внезапный суд

И смертный приговор...

Никодим

Не только это.

Ужасно то, что я... что я...

Иосиф

Так что же?

Никодим

Ужасно то, что я - не понимаю.

О, как мучительно - не понимать:

[Я сам себя не раз ловил на чувстве,

Что смутное питаю упованье

На Иисуса. Мне подчас казалось,

Что это Он - обещанный Мессия,

Что свергнет Он языческое иго,

Освободит Израильский народ,

Прославится, воссядет на престоле

Давидовом и с высоты Сиона

Над нами будет царствовать во век.

Но вот настал день радости священной,

Канун великой Пасхи иудейской

И рухнула последняя надежда!

Иосиф, друг мой, ты, наверно, помнишь:

Назад тому три года тайно я

К Нему пошел глухою, темной ночью.

Но знать не можешь ты, зачем пошел я;

Так выслушай. - Со всею силой веры]

Давно, уж с ранних лет вникаю я

В закон, в преданья, в заповеди Божьи.

Чем глубже в мудрость их я погружаюсь,

Тем все ясней, все явственней, все ярче

Обозначается передо мной

Та ложная стезя, которой наши

Законники и книжники ведут.

Иосиф

Куда ж ведут они?

Никодим

Куда - не знаю!

Не к Богу только.

Иосиф

Что? И это ты,

Израилев учитель, иудейский

Начальник, ты, ты, Никодим, дерзаешь

Произнести такое слово?

Никодим

Да,

Дерзаю потому, что Моисеев

Закон, пророчества, преданья старцев

И совокупность нашего ученья

Мне слишком, слишком дороги и близки.

В них правда вечная, в них жизнь, в них Бог!

Но только в них одних, не в толкованьях

Священников, законников, левитов.

Ужели вера есть у этих членов

Синедриона, этих фарисеев

И саддукеев?

Иосиф

У кого ж она?

Кто ж верует?

Никодим

Кто? - Дети, только дети.

Я и себя ребенком малым помню.

Как я тогда глубоко верил в Бога!

К Нему любовью чистой и горячей

Пылало сердце детское мое,

Он надо мной парил в безбрежном небе,

Его нетленной синевой меня

Он осенял, меня тогда любил Он.

Ему молился я, - нет, не молился:

Тогда еще не научили люди

Меня Ему молиться. В эту высь

Рвался к Нему душою я и плакал,

Да, плакал в несказуемом восторге

Отрадными, счастливыми слезами,

И в тех слезах общенье находил

С моим Создателем. - Скажи, Иосиф,

Не каждый ли из нас переживал

Такие чувства в отрочества годы?

Теперь ответь: чему же обучают

У нас детей?

Иосиф

Какой вопрос! Чему?

Конечно, вере в истинного Бога,

Его закону, заповедям Божьим...

Никодим

Нет, не тому, Иосиф, не тому!

Нет, измышленьями сухого знанья

Уже давно у нас подменены

Святой закон и заповеди Божьи;

У нас царит обрядность вместо веры,

А вместо Господа - синедрион.

Иосиф

Опомнись, Никодим! Что говоришь ты?

Божественную истину и веру

Священники незыблемо хранят.

Никодим

Священники?! Да вдумался ль, Иосиф,

Ты в то, что с нею сделали они,

С божественною истиною этой?

Они ее упрятали в Святая

Святых за пышнотканую завесу

И, в серебро и злато заковав

И драгоценными убрав камнями,

Заволокли куреньем фимиама.

Вот, вот что с истиной они свершили!

[Ты зришь ли Бога своего, Израиль?

Ему ты внемлешь, избранный народ?

Не видишь и не слышишь? - И не нужно!

Тем истина у нас сохранней, тем

Незыблемей, верней и безопасней

Мы Божье откровенье соблюдем.]

Народ! Он проклят! И пускай невеждой

В законе будет он. С него довольно

Уплаты десятин и тонких правил

О том, как очищенье совершать,