Царь Мира

— Да старик, вполне безобидный, — сказал Клюкин. — Не исключено, что это кто-то третий. О, Эдик здесь, сейчас спросим.

Режиссер театра подошел к ним быстрым шагом.

— Что здесь такое? — изумленно спросил он.

— Как она там? — нетерпеливо спросил Клюкин.

— Жива, врачи говорят, что выкарабкается. Сотрясение мозга, но не очень сильное. Ты говорил с Гершензоном?

— Нет, я сразу уехал к Сергею, ты же сам сказал…

— Задержал его? Он здесь?

— Там, в машине, — сказал Клюкин, кивая на «жигуленок».

— Врачи сказали, что она, возможно, упала и ударилась об угол стола. Может, ее толкнули, но вроде не били.

— Ладно, разберемся, — прервал его Клюкин. — Кто еще оставался в театре после того, как ты ушел?

— Только милиционер твой и Захарыч, сторож. А что случилось-то?

Не успел он договорить, как вдруг резко затрещала короткая очередь, в толпе с противоположной стороны раздались крики ужаса.

— Гоните всех отсюда к… матери! — заорал полковник. — К стене прижмитесь! И давайте все посторонние катитесь отсюда к чертям собачьим! Что там? — крикнул он в сторону второго ограждения.

— Ранили одного!

— Отгоняйте всех к черту! Сами к стене! — Он повернулся к Клюкину: — Вытащи этого из машины, не дай Бог подстрелит и его.

Клюкин подошел к «жигуленку», выпустил Сергея. Подумав, снял с него наручники.

— Что там с Алиной? — спросил тот порывисто.

— Вон поговори с Эдиком, — хмуро бросил Клюкин и зашел в подъезд соседнего дома вместе с одним из жильцов, предложившим ему воспользоваться его телефоном.

— Эдик, как она? — спросил Сергей.

— Да вроде нормально. Сотрясение, конечно, сильное. Ты… ее толкнул?

— Да нет же, я ушел спокойно.

— Я слышал, как она кричала. Кричала: «Сергей, не надо!» Ты извини, но я должен был сказать Леше. Он и поехал за тобой. А зеркало на экспертизу взяли.

— Какое зеркало? А, там, в гримерной? При чем тут зеркало?

— Думаешь, ни при чем? А Гершензон взял его снять отпечатки и вообще…

— Ну и что, там есть мои отпечатки, я его трогал! Что из этого? Я там был, я же не идиот, чтобы отрицать…

— Да погоди ты. Оно было странное, теплое.

— Да, я заметил.

— И Гершензон тоже, и я, и Илюха, когда нес. Гершензон сказал, что оно может быть радиоактивное, и унес в лабораторию.

— Черт с ним. Илья где сейчас? На даче? Не знаешь?

— Не знаю.

— В больницу меня не пустят, — проговорил Сергей.

— Она в реанимации, к ней все равно пока не пустят.

— Надо у Илюхи спрятаться, обмозговать все.

— Ты что, хочешь удрать? Тебя же привлекут…

— Что, хочешь меня схватить и орать: «Держите убийцу!»? Я ее пальцем не тронул, клянусь!

— А почему она кричала? — угрюмо спросил Эдик.

— Не знаю. Призрак… если он сначала… и зеркало…

— Что ты бормочешь?

— Ладно, слушай, пока здесь суета, я смоюсь. Скажешь, что не видел, куда я делся. Скажи, что в больницу побежал. Да, так и скажи. Потом увидимся, объясню, если узнаю. Пока.

* * *

Внимание всех милиционеров было приковано к окну, и Сергей отступил к стене, скользнул по ней до угла и, убедившись, что никто не заметил его маневра, завернул за угол и быстро зашагал по темной улице.

В квартире, куда зашел Клюкин, не спали. Телефон стоял на тумбочке рядом с застеленной кроватью. Клюкин буркнул извинения и, вытащив блокнот, набрал номер.

Руслана Саибова он знал не меньше года. За это время молодой милиционер успел прослыть самым большим оригиналом среди работников. Он был неизменно вежлив, всегда говорил ровным, тихим голосом, даже когда задержанные явно издевались над ним. От методов, практикуемых его коллегами, то есть избиения, запугивания, шантажа подозреваемых, он отказался напрочь. Может быть, поэтому служебная карьера, по общему мнению, ему не светила. Да и слишком не похож он был на типичного милиционера. Тем не менее товарищи уважали его за эрудицию и мужество. Он не боялся столкнуться с самыми опасными преступниками и был незаменим при бытовых конфликтах. Почему-то пьяницы, гоняющие жен с ножами в руках, утихомиривались, увидев Руслана. Как-то он поведал товарищам странную теорию о том, что мир спасет русская женщина, ее смирение и душевная красота. После этой «проповеди» его стали считать слегка чокнутым, но безобидным. Впрочем, повышение ему не грозило, в том числе и из-за этой странной теории.

Вспомнив все это, Алексей подумал, что говорить с Русланом будет нелегко: видимо, он и впрямь свихнулся. А вдруг это не он? Но кто же тогда? Маньяк-убийца? После пяти или шести гудков трубку подняли.

— Да, я слушаю, — раздался спокойный, тихий голос Руслана.

— Руслан? Это я, Клюкин. Зачем ты это делаешь? Ты убиваешь невинных людей.

— Невинных людей не бывает, — спокойно возразил Руслан. — Все виноваты. Нужно искоренить зло. Нужно, чтобы люди поняли, что все они в ответе. Их нужно пробудить. Поэтому я стреляю ночью. Я хочу, чтобы они пробудились и поняли, что они в ответе за все.

— Ну хорошо, ты добился своего. Они пробудились. Наверно, хватит жертв. Достаточно и этого.

— Нет. Нужно, чтобы собрались все. Весь город должен здесь собраться и решить, как жить дальше, определить, что должен делать каждый, чтобы искоренить зло.