Царь нигилистов 5

«Девятый», — посчитал про себя Саша.

— Четырнадцатого апреля с рассветом мы увидели берега Греции, — продолжил дядя Костя. — А около шести утра прошли мыс Анжело и вошли в Архипелаг. С берега прилетел голубь, его словили и показали жене, потом отпустили, и он снова вернулся на берег. А на следующий день уже встали на якорь в Пирее. В 5 часов приехали король и королева под штандартом, гремели салюты, звучали поздравления. Долго болтали в каюте, пока не спустились вместе на берег и нас не повезли во дворец.

— Утром королева показывала сад, — улыбнулась тётя Санни. — Ничего не может сравниться с его красотою, там розы высоко вьются по деревьям и составляют такую сплошную массу, словно вы находитесь в лесу из роз — как в рассказах тысячи и одной ночи.

— Королева Амалия — родственница Санни, — заметил дядя Костя.

— Мы скоро сблизились с Амалиею, — добавила тётя Санни, — как будто были знакомы с детства, так что расставались только, идя в постель. Там никогда не видали, чтоб Королева десять дней оставалась без верховой езды; а теперь она не хотела и слышать о ней, чтобы не потерять ни одной минуты от наших бесед. И мой кузен король Оттон был очень любезен.

— В пятницу мы отправились в Пирей и снялись с якоря, — сказал Константин Николаевич. — Король и королева проводили нас сначала до Пирея, а потом при оглушительном пушечном громе — на наш фрегат.

— Тогда было пять часов, — добавила тётя Санни. — Их пароход следовал за нами. После семи часов мы должны были расстаться. Добрая Амалия была очень растрогана прощаясь с нами. Во вторник мы были в Яффе.

— Мы с утра ждали увидеть берег, — добавил дядя Костя, — но он как заколдованный и показался только в 11 часов.

— Прибой был очень силен, — сказала тётя Санни, — и при таком волнении переход с корабля на катер не легок и даже опасен. Наш катер беспрестанно подымался и опускался, так что я едва улучила минуту спрыгнуть в него. Мы благополучно добрались до берега. Слава Богу, что этот день сошел нам с рук! Мы обедали в восемь часов вечера, но перед тем нас потчевали турецким кофеем, который здесь очень вкусен. Этот кофе был поднесен нам арабом в маленьких турецких чашечках, а моему мужу поднесли вместе с тем трубку с длинным чубуком, и мы расположились на низких диванах, которые по восточному обычаю были устроены вдоль стен.

— Утром мы встали в 4 утра, а в Рамлу отправились только в 7, — продолжил рассказ Константин Николаевич.

— Наш багаж был отправлен на верблюдах и лошаках, — объяснила тётя Санни, — и на это потребовалось некоторое время. Нас сопровождала Русская эскорта, состоявшая из 600 человек с нашей эскадры. Костя и его гребцы, принадлежавшие Гвардейскому экипажу, были моими телохранителями и шли возле меня в числе четырнадцати человек. Сверх того, при нас была турецкая эскорта; все это составляло огромный караван, какого никогда не видано было на этом пути; в нем толпилось 365 лошадей.

И Саша понял, что девять кораблей — это ещё что.

— Я сидела в портшезе, несомом двумя лошаками, — продолжила Александра Иосифовна, — который мне выслал Иерусалимский Паша, и по сторонам шли два араба.

— «Иерусалимский Паша», — повторил Саша. — Яффа под властью Турции?

— Да, — сказал дядя Костя. — Саш, это ненадолго?

— Думаю, что надолго, — проговорил Саша. — Не навсегда, но мы вряд ли доживём.

— А потом? — поинтересовался царь.

— Вы не поверите, — сказал Саша. — Евреи восстановят своё государство.

— Ну, у тебя и фантазия! — хмыкнул дядя Костя.

Саша усмехнулся.

— Когда-то не было и Североамериканских штатов.

Царь пожал плечами.

— Дорога до Рамлы ровная и покрыта садами с роскошною растительностью, — продолжила рассказ тётя Санни. — Позавтракав в Рамле под огромным шатром, мы снова двинулись в путь, и я поехала на турецком белом коне.

Там дороги нельзя назвать дорогами — они идут по горам через пень в колоду, по скалам и по их обломкам. Ежегодно дождевые потоки подмывают и обрушивают груды камней, поэтому и дороги не существуют. Я иногда спешивалась, но и пешком идти едва возможно, не повредив ног. Четыре человека должны были всегда поддерживать мой портшез и помогать мулам нести его по большим уступам скал то вверх, то вниз.

— Тридцатого апреля мы впервые увидели Иерусалим, — сказал дядя Костя. — И начался наш триумфальный въезд в город.

— Я и мой муж сели на лошадей, — продолжила тётя Санни. — Наши матросы служили нам оградою по обеим сторонам. Когда я увидела перед собою башни Святого города, глаза мои наполнились слезами, но я могла легко их скрыть под моим вуалем. И я благодарила Бога, что Он удостоил меня, несмотря на все трудности, достигнуть Иерусалима и Святой Земли!

— Я и сам плакал, как ребёнок, — признался Константин Николаевич.

— Кто бы не плакал! — заметила мама́, дотоле слушавшая молча, но очень внимательно.