— Вы назвали меня по имени, хотя наш директор его не сказал… мне кажется, мы не были представлены раньше…
— Вы прославитесь, — сказал Саша. — И я знаю не только имя.
— Неужто судьбу? — спросил юный князь с недоверчивой улыбкой.
— В общих чертах. Приезжайте ко мне в Царское на чай, я расскажу подробности. В среду сможете часов в шесть?
— Да… если меня отпустят из корпуса.
И он перевёл взгляд на директора.
— К Его Императорскому Высочеству? — улыбнулся Желтухин. — Отпущу.
— Я пришлю за вами экипаж, — сказал Саша.
После Пажеского корпуса Саша заехал в Министерство просвещения к Ковалевскому.
— Я за разрешением, Евграф Петрович, — с порога сказал он. — Оно готово?
— Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество, — извинился Ковалевский, — но пока не пришло от Делянова. Лучше заехать завтра.
— Так, — протянул Саша и опустился в кресло, — пока разрешения не будет, я отсюда не уйду. Присаживайтесь Николай Васильевич.
Зиновьев сел рядом.
— Может, не надо так, Александр Александрович? — тихо спросил он.
— Почему? — поинтересовался Саша. — Это не оскорбление заставлять члена императорской фамилии ждать?
— Я сейчас пошлю к попечителю за бумагой, — пообещал Ковалевский.
— Хорошо, — кивнул Саша. — Здесь недалеко.
Министр дал распоряжения лакею, и тот испарился.
— У вас нет ничего почитать по-немецки? — спросил Саша. — Я не хочу терять время.
— Что вы предпочитаете?
— Что попроще, — сказал Саша, — у меня с ним ещё так себе.
Хозяин удалился и вернулся с иллюстрированным журналом под названием «
Кропоткин приехал в среду в сопровождении денщика и Гогеля, которого Саша послал за будущим революционером.
Сели пить чай с конфетами, малиновым желе и крендельками.
— И на каком поприще я прославлюсь? — поинтересовался гость.
— Григорий Фёдорович, — обратился Саша к Гогелю, — я взялся предсказать князю судьбу, и, думаю, он бы хотел сохранить это втайне.
— Хорошо, — вздохнул гувернёр и вышел курить.
— Мне говорили, что вы командуете своими гувернёрами, — сказал Кропоткин, — но я, признаться, не поверил.
— Это было трудно, не сразу, и до сих пор не в совершенстве, — объяснил Саша. — И, честно говоря, не командую, а прошу. Вот в понедельник я предпринял попытку покомандовать министром. И, знаете, не без успеха.
Он встал, открыл тумбочку у кровати и дал гостю подписанное Деляновым разрешение на воскресную школу.
— Хвастаюсь, — сказал он.
— Попечитель — не министр, — заметил Кропоткин.
— Но действовать пришлось через министра, — возразил Саша. — Ненавижу бюрократов!
Гость усмехнулся.
— Так на каком поприще, Ваше Высочество? На военном?
— Нет, князь. Как бы это поточнее определить… Вас прославят ваши книги.
— Я стану писателем? — спросил гость.
— Не совсем, князь, скорее, философом. Вроде, Дидро, Руссо, Вольтера, Локка и Монтескьё.
— То есть политическим философом?
— Да, вы верно поняли. Но отчасти и писателем в той степени, в которой писателями были Сен-Симон, Томас Мор и Руссо.
— Если бы я не знал, что вы предсказали плен Шамиля, я бы решил, что вы надо мной издеваетесь, Ваше Высочество, — заметил Кропоткин.
— Ни в коей мере, князь.
И Саша отпил чаю.
— А вы можете не называть меня «князь»? — спросил гость.
— Почему?
— Когда я ещё жил в Москве, княжеский титул использовался в нашем доме при каждом удобном случае. У меня тогда был гувернёр француз Пулэн, и он мне рассказывал о Великой французской революции, о том, как «граф Мирабо» и другие отказались от своих титулов, и Мирабо открыл мастерскую с вывеской «Портной Мирабо».
— Любопытно, — сказал Саша, — я раньше не слышал эту историю. Кажется, на первых порах Мирабо зарабатывал на жизнь переводами.
Кропоткин пожал плечами.
— Передаю так, как слышал от Пулэна. Я после этого всё думал, какую вывеску я мог был повесить «Таких-то дел мастер Кропоткин».
— Я первые деньги здесь заработал переводами, — сказал Саша. — Так что: «Бюро переводов Романов А. А.», и конечно: «Романов А. А., купец третьей гильдии», как меня клеймит отец, а также: «Романов А. А., столяр». Вас не учили столярному делу?
— Нет.
— Это наша фамильная традиция, — объяснил Саша, — начиная с вашего тёзки Романова Петра Алексеевича.
— Я знаю, — улыбнулся Кропоткин.
— А по поводу титулов… Абсолютно все революционеры начинают с того, что отказываются от привилегий и начинают ездить в троллей… то есть на линейках. И то и ходить пешком. Все Перестройки и все реформы начинаются с этого. А потом те же люди набирают себе столько привилегий, что весь предыдущий режим вместе со всеми его деятелями уже кажется образцом скромности и демократизма.