Царь-Север

Где-то за горизонтом луна уже стала угадываться. Сумеречный воздух посветлел. Засеребрилась дальняя гора – косую тень отбросила в долину. Посветлели, словно загораясь, заснеженные лиственницы, полярные берёзы, камни, кусты ольхи. Уродливая тень от «Бурана» мастодонтом поползла – неподалеку от снегохода. Тень, изгибаясь, плавно извиваясь, карабкалась в гору, срывалась в речную долину. А порою эта тень подпрыгивала и заслоняла собою – почти полмира.

В бескрайнем тихом просторе, в потеплевшем, подобревшем воздухе, ласкающем небо и землю, притаилось что-то первобытное – прекрасное и вместе с тем пугающее. Что-то грандиозное, что человек пытается веками осознать, только не может, не под силу. Этот бескрайний северный простор – величавый, царственный – хоть кого способен до косточек пробрать, разволновать, особенно художника – в широком понимании. И он, художник, в меру своего таланта будет пыхтеть, пытаться изобразить «свой» Север; песню сочинит, слащавый стих, картинку. А здешний зверь – холодный и голодный, одинокий – переплавляет свой дикий восторг в изумительно дикую оду, которая способна душу вынуть из любого слушателя, врасплох застигнутого под звёздным гулким куполом Вселенной.

Остановились. Тимоха передернул плечами.

– Кто там? Волк?

– Волчара… – с какой-то странной нежностью проговорил Зимогор. И глаза его засветились.

Одинокому волку впотьмах отозвался другой одинокий собрат. И скоро под небесами закружился целый хор тоскливых заунывных голосов. У Тиморея потный волос под шапкой смерзался от тихого ужаса.

– А где моё ружье?

– А что ты – как ворона пуганая? – спросил Егор, изображая недоумение.

Луна, вылезая из тонкого облака, будто из лёгкой ночной сорочки, на несколько мгновений показалась – с той стороны далёкой горной гряды. Обнаженное тело её блеснуло между скалами и пропало. Луна искала – не могла найти – лазейку в горах, чтобы выйти, вволю погулять по небосводу. Приподнимаясь на цыпочки, луна широко улыбнулась над высокой зубчатой стеной. Слюдянисто засверкали береговые кручи на противоположном берегу. Обозначилась полоска курящейся полыньи – кривая, похожая на сабельный удар. На моховом болоте – сбоку за пригорком, – словно зацвела пушица; снежинки заискрились на вершинах выстывших стеблей. Чёрная шуба Черныша, как ветром взъерошенная волчьим воем, странно осветлилась под луной – точно белый медвежонок на прицепе трясся.

С каждой минутой подрастая над горизонтом, луна в чистом воздухе казалась непривычно огромной, невероятно близкой. Вытяни руку, – дотронешься. Луна, наливаясь молочной спелостью, прожгла туманец и на просторах великой тундры сделалось светло. Пожалуй, даже светлей, чем днем. Справа и слева на белоснежных листах читались крупные двоеточия соболя. Двоеточия поменьше – горностай побежал. Там – куропатка наследила. Здесь, как на швейной машинке, прострочила проворная мышь – узорной серебристой канителью протянула следы по ложбинке.

Ветер, выдыхаясь, упал на дно ущелья. И мороз куда-то в горы отступил, отбросив свою колотушку.

Егор ноздрями пощупал воздух.

– Градусов пятнадцать, не больше.

Отмякший снег с деревьев лениво падал, заячьей лапкой шаловливо шлепал по плечу, по голове.

– Красота! – сказал художник, превозмогая боль в ноге.

– Не знаю, не знаю. – Зимогор сплюнул в морду мохнатого тёплого сумрака. – Не к добру всё это…

6

Изба под луной засверкала скатом заснеженной крыши, словно покрытая новеньким цинком. Хорошая изба – сразу видно. Путники устало обрадовались. Только – рано. Дверь была гвоздями заколочена – так показалось. Дверь от осенней сырости разбухла, а затем капитально прикипела на морозе; кудрявая пена проконопатила пазы по всему периметру.

Они откидали сугроб от порога. Дверь попытались выдавить плечом.

– Бесполезно! – сказал Дорогин, багровея от натуги. – Может, выстеклим окно?

– Отойди. Я попробую…

– Давай. Изобрази Илью Муромца.

– А ты изобрази Поповича. Сядь на свою попу и помалкивай.

Егор – с разгону, сдуру – так шарахнулся об дверь, аж отлетел и шапку с головы сронил.

Следуя «совету» охотника, Тиморей уселся на бревно, лежавшее неподалеку. Хохотнул, наблюдая, как Зимогор потирает ушибленный лоб. Пропел речитативом:

Куда там Достоевскому
С запискимя известными!
Увидел бы покойничек,
Как бьют об двери лбы!
Эх, рассказать бы Гоголю
Про нашу жизнь убогую,
Ей-богу бы тот Гоголь
Нам не поверил бы…

Дверь не поддавалась. Настырный охотник бился об неё – как рыба об лёд. Ключицу едва не сломал.

– Ну… – смачно выругался. – Возьму сейчас топор и уделаю как бог черепаху!

Вспотевший, злой, он побежал к прицепу. Вернулся с топором – и обалдел. Дверь в избушку была открыта. А внутри – возле стола, закинув ногу на ногу, сидел «турист несчастный». Ухмылялся.

– Где ты бродишь? – спросил издевательским тоном. – И Духозим, и все ребята-избушата – ждём тебя, ждём. Каша остыла. Водка прокисла.