Царь Сиона

При прощании обоих апостолов тысячелетней империи, с той и другой стороны дано было немало обещаний. Маттисен поспешил на собрание верующих, которые он ежедневно, с наступлением вечера, устраивал в своей квартире. Ян позвал своего стража, доброго Петера Блуста.

— Пойдем со мной скорее к старому Дузенштуеру, — обратился он к нему с нескрываемым удовольствием. — Я немедленно должен поговорить с ним.

И пророк, в сопровождении Петера Блуста, отправился к богатому варендорфскому старейшине в Ницинкский монастырь с тем, чтобы побывать там раньше, чем разойдется собрание Маттисена. Вялость, которую напустил на себя лейденский пророк, совершенно оставила его и уступила место лихорадочной энергии, с какой отныне он и пошел к своей цели.

Глава IX. Падение Маттисена

Под окнами Анжелы, едва обрисовываясь в утреннем тумане, проходило погребальное шествие. Ни колокольного перезвона, ни священников — ничего, что требует церковный устав. Одно лишь похоронное пение многочисленной толпы провожающих сопровождало печальную процессию. Простой нетесаный гроб, даже не прикрытый черным покрывалом, торопливо несли к месту последнего упокоения. Убогая обстановка и непристойная суетливость толпы наполнили душу Анжелы горьким чувством. Прислонясь головой к холодному стеклу окна, она промолвила:

— Это злую долю несчастной Елизаветы хоронят они. Мир этому праху! Она много выстрадала в жизни!

И что-то, похожее на удовлетворение, прозвучало в речах Анжелы.

Людгер стоял за спиной дочери и расслышал ее слова.

— Смотри, Анжела, как бы не случилось чего-либо худшего. Все житейские испытания ниспосылаются нам свыше! Следует терпеливо сносить удары судьбы, а не пытаться пересоздавать ее с безумной дерзостью.

— Раньше вы говорили иное, — отвечала Анжела, строго взглянув на отца. — А теперь вы проповедуете терпение, и только потому, что собрались подвергнуть меня жестокому испытанию. Но знайте, отец: при всем моем послушании, я никогда не изменю религии и не соглашусь загрязнить таинство брака. Вы можете запретить мне последовать влечению моего сердца, но оставьте мне за это мою свободу.

Художник в замешательстве опустил глаза.

— Анжелочка, — проговорил он несмело, — ведь я забочусь только о твоем счастье. Дворяне забирают силу, господин фон Вулен, как храбрейший из мюнстерских вояк, наверняка будет первым из первых. А что даст тебе Ринальд? Латынь да шпагу?

— Я не ожидала от вас, отец, таких суждений. Но скажите откровенно: вы отказали Ринальду от дома? Не правда ли?

— Что за мысль, Анжела? — спросил рассерженный художник. — За кого ты меня считаешь? Да разрази меня… Ничего, ничего, я не стану божиться, но я был бы свиньей, если бы оскорбил этого честного малого… потому что… потому что ты его любишь. Нет, мастер Людгер не мужлан и помнит добро… Наоборот, не далее, как вчера, я сказал Ринальду, что его посещение доставляет мне огромное удовольствие, хотя для тебя у меня и есть другой на примете.

— Значит, вы не скрыли от него того, что составляет мое и его несчастье! — со страданием в голосе воскликнула Анжела.

Художник утвердительно кивнул головой.

— Отец, отец! — воскликнула девушка дрожащим голосом. — Да не накажет вас Небо; но я хотела бы видеть вас таким, каким вы были когда-то. Вы долго молитесь, но не святым угодникам; вы набожно распеваете псалмы и отвыкли от чужеземной привычки божиться; но ваши псалмы мне так же ненавистны, как божба! Я боюсь: в вас заглохли уже и сердечная доброта, и человеческое достоинство.

Людгер был убит. Его упрямство не устояло перед печалью любимой дочери, но ему не приходило в голову, как восстановить утраченное согласие. Наконец, он напал на путь всех слабохарактерных людей и стал утешать Анжелу тем, что грядущие дни полны неожиданностей; что неизвестно, что будет; что обещание еще не клятва и так дальше, все в том же безнадежно вялом тоне.

Трудно описать, каким ярким огнем загорелись глаза Анжелы, когда тот, о ком только что говорили, и кто занимал все ее помыслы, появился внезапно на пороге. В полной форме своего нового звания торопливо вошел Ринальд. Но как изменилось выражение его лица! Как неприветливо звучал его голос!

— Простите, что помешал вам! — сказал он, избегая взглядов Анжелы. — Бывшему другу да будет дозволено явиться в минуту несчастья с добрым советом.

— Бывшему другу? — переспросила с тоской девушка и протянула ему руку.

Он мимоходом пожал ее и продолжал, поглощенный тяжелыми мыслями:

— Запритесь дома, барышня! Сегодняшний день, если верить хоть половине слухов, наполняющих город, грозит новым возмущением. Одному Всевышнему известно, кто одолеет, потому что брат восстает на брата, слепой идет на слепого!

— Новые ужасы! — жалобно воскликнул Людгер. — Но послушай, Ринальд, говори же по-человечески. Разве ты не видишь, как моему ангелочку тяжело переносить твою суровость? Если бы ты знал, как я раскаиваюсь… Но я не должен…

— Кончай, кончай, отец! — молила Анжела.