Царь Сиона

Но оба они, как молодой человек, так и Натя, не расположены были к веселой, праздной болтовне. Натя печально опустила голову вниз; а Герд, терзаемый ее печалью, тщетно ломал себе голову, придумывая слова, которые прогнали бы царящую в комнате тоску и нашли бы отклик в сердце Нати.

— Ого, какой яркий закат! — робко заговорил он наконец. — Это предвещает назавтра дождь и ветер.

Натя не ответила и даже не оглянулась на окно. Герд решился еще раз попытать счастья.

— А все-таки, — сказал он, — меня радует эта заря, хотя она и обещает дурную погоду, она ведь разрумянит опять ваше лицо. С каких пор уже вы бледны, Натя.

Натя устремила на него мрачный, недовольный взгляд и опять поспешно опустила голову вниз. Герд терял всякую надежду вызвать ее на разговор, но продолжал:

— Да, это были два хороших денька, нечего сказать, и одна прелестная ночь. У меня глаза до сих пор точно серой натерты; и от усталости я нескоро в состоянии буду заснуть.

— Можете утешиться, глядя на меня. И со мной то же, — сказала глухо и медленно Натя.

Герд продолжал, оживившись:

— Не правда ли, Натя, в этом доме с каждым днем все становится пестрее?… Эти разгульные подмастерья и девушки, собиравшиеся здесь эти дни, продолжали бы свои забавы и сегодня, если б не праздничное богослужение и причастие в церквах. Не многие из них, правда интересуются этим и чтят святых от чистого сердца, но городские постановления становятся все строже по мере того, как возрастают нечестие и безбожие.

— Ну, не мешало бы еще построже, — со вздохом заметила Натя.

— И что бы только сказал покойный мастер Кампенс, если бы он увидел теперь свой дом! При нем «Три Селедки» были на самом лучшем счету. Когда я уходил из дома моих родителей они говорили мне: «Милый сын, ты идешь служить в дом честного человека и можешь научиться там только хорошему. Старайся же прежде всего быть честным и бери с хозяина пример благочестия и прилежания в труде». А знаешь ли, что они говорят теперь? «Возьми на плечи свой узелок и ищи себе хлеб в другом месте, пока ты не сошел с пути». Да я так и думаю сделать. Натя.

— Вы бросаете службу здесь?… — спросила Натя и прибавила быстро: — О, как вы хорошо делаете!.. Уходите, уходите скорее!..

— И это вы, Натя, как раз вы это мне говорите? — произнес с горечью Герд. — Разве я не ушел бы отсюда уже год назад? Я остался, потому что вы тогда вернулись опять в дом. Разлука с вами для меня хуже смерти Сердце у меня истекает кровью при мысли, что я оставлю вас здесь.

— Вы дитя. Чего вам нужно от меня? Чего вы хотите? Подумайте о том, что вы ведь несколькими годами моложе меня. Мы слишком неровная пара. К тому же… — Она запнулась. — Вы знаете, ведь я невеста…

— О, это меня мало тревожит, Натя, — возразил он. — Этот ваш рейтер давно обещает вернуться, но все это слова. Клеве далеко; и там, по-видимому, праздные рейтеры легко находят любезных девушек, которые помогают им весело проводить время.

— Дал бы Бог, чтобы это было так, — прошептала Натя, еще усерднее склоняясь над работой.

— Что вы сказали? — переспросил Герд. — Ну вот, теперь опять не добьешься от вас слова, а между тем я думаю только о вас. Возраст ничего не значит: об этом нечего и говорить. Жена бочара Нельса на десять лет старше мужа, но так же хороша и свежа, как вы; и они живут так счастливо, как только могут жить люди. А наши господа? Госпожа Микя несколькими годами старше мужа, а они любят друг друга, как голуби. И это после двух лет супружества.

— Внешность бывает обманчива, добрый Герд.

— Если бы и так, какое дело мне до других? Для меня важно то, что касается вас и меня. Вы добрая, благочестивая девушка, а во мне вы имеете честное голландское сердце. Не стоит и говорить о том, что у меня есть небольшие денежки — сбережения родителей: мы могли бы завести свой шинок и бочарную мастерскую. Но главное, если бы вы знали, как сильна моя привязанность к вам… Какой удар был для меня, когда вы, вскоре после замужества госпожи, поссорились с хозяином и оставили вдруг дом: это отравило мне жизнь. Если бы ушли вовсе из Лейдена, я пошел бы за вами, черт возьми! Но вы остались служить в гостинице «Золотой Шар»: я мог видеть вас каждый день, пожелать вам доброго дня — и был счастлив этим. Да, счастлив… пока вы не вернулись сюда так же неожиданно, как оставили этот дом. Я думал тогда, что вы это сделали, может быть, отчасти ради меня, но, к сожалению, я ошибся. Вы были так же холодны со мной, как прежде. Но искренне любящий никогда не теряет надежды и ждет… Однако вы не слушаете меня, Натя? Что вы делаете с ножом? Ведь ваша репа упала, и у вас нет ничего в руках… Натя, вы спите? Очнитесь же…

Он тронул ее за руку. Она вдруг сильно вздрогнула и, оттолкнув его, сказала с гневом:

— Ну, да, да, ты хорошо проповедуешь: лучше было бы для меня не возвращаться и не переступать этого порога.

— О, если так, еще не все потеряно, — возразил он. — Уйдем вместе из Гоморры, Натя: у нас всего будет вдоволь.

Но она еще раз оттолкнула его, воскликнув со слезами:

— Нельзя, нельзя… Я не могу!

И, закрыв лицо руками, она прошептала: