Царь Сиона

— Боже мой, мне не выбраться отсюда! — стонала хозяйка гостиницы «Розы». — А я еще обещала взять с собой вас, Кустос, тебя, моя дочь, и тебя, дорогая Анжела! О, зачем увлекла я тебя из-под охраны твоего отца! Хоть он и еретик, но ведь он не позабыл бы, что ты его дитя, его единственное дитя!

— Я по собственному желанию рассталась с отцом, — с воодушевлением произнесла Анжела, — раз он открыто стал на сторону анабаптистов моя судьба и ваша — неразлучны, дорогая бабушка!

Кустос склонил голову и проговорил:

— Наша жизнь в руках Божиих. Я был бы бесполезным гостем в этом доме, а потому намерен отправиться пешком, хотя бы мне и угрожала опасность!

— Матерь Божья! — пронзительно вскричала Мета. — Что такое с Гардервикшей? Она как ураган несется по лестнице!

Влетела Елизавета, воплощение ужаса и гнева.

— На помощь! — вопила она, врываясь. — Спрячьте меня. Я подняла нож на чудовище, моего мужа. Я задней дверью бежала из дома. Вернеке, Анжела, помогите мне!

— Несчастная! — воскликнули женщины. — Ты пролила кровь?

— Нет… Он успел вовремя отстранить удар. Он вернулся с одной из омерзительных попоек. В то время как несчастных изгнанников гонят теперь в стужу, грязь и голод, когда епископ окружил наш город своим лагерем, он, негодяй, пирует и притаскивается домой с награбленным в соборе добром: они разграбили собор. Я защищалась от его пьяных ласк. Спрячьте меня, возьмите меня с собой, госпожа Вернеке! Я, как собака, лягу в солому ваших повозок; я готова быть скамейкой для ваших ног, только вытащите меня из этой срамной лужи!

На неотступные просьбы красивой, разгневанной женщины оставалось ответить только мучительным отказом. Отчаянию несчастной Елизаветы не было границ; она убежала бы, если бы ее не удержали хлынувшая в дом вдовы толпа людей и происшествие совершенно особого рода.

Окруженный своими клевретами, стремительно и бесцеремонно вошел Бернгард Роттман; следом за ним величественно выступал тучный мужчина, в длинном, шутовски сшитом священническом одеянии. Оборванный мальчишка нес за ним наполненный водой котелок, другой — огромное кропило, выкраденное из собора. Почетную стражу составляли вооруженные всяческим оружием граждане, с тупыми взорами и важной осанкой. Толстый, изумительно одетый человек был Юлиус Фризе, только что наспех выбранный анабаптистами епископ нового Израиля, — пугало, которое приверженцы Роттмана всюду таскали за собой, дабы придать своим действиям известную долю торжественности.

— Пришел мой последний час! — простонала Вернеке. — Убийцы! Мы пропали! Боже, сжалься над нами!

Зибинг мужественно бросился навстречу вломившейся толпе, забыв свой преклонный возраст.

— Что нужно вам здесь? Оставьте женщин! Вы перешагнете только через мой труп! — восклицал он.

— Поп, поп! — забушевал скорняк Зюндерман, самый ярый мятежник из шайки. — Хватайте его, братцы!

Роттман сам ухватил несчастного кустоса за грудь и бросил его в руки своих.

— Так-то платишь ты за мои благодеяния, Берендт? — грустно спросил увлекаемый Зибинг.

— Я не знаю тебя, служитель Ваала, — высокомерно отвечал Роттман. — Выведите его из города, друзья мои. Посадите его на свору с лютеранским проповедником и бросьте их перед лагерем Олоферна.

— Хоть вы все и заслужили смертную казнь, — кричал в ухо хозяйки «Роз» Страпедиус, — как требовал того пророк Маттисен, но бесконечное милосердие братьев снизошло на просьбы Книппердоллинга и Тильбека: вы останетесь в живых, если примете веру нового царства.

— Топор занесен над деревом и не минует его! — голосом проповедника заговорил опять Роттман. — Разве есть выбор между блаженством и вечным проклятием? На колени, женщины!

Вернекс, всхлипывая, простирала вверх руки; Анжела всячески старалась ободрить ее; Елизавета застыла, как изваяние.

— Если так должно быть, то да будет воля Господня! — проговорила Стальховен, опускаясь на колени.

Мета прибегла, для собственного спасения, к отважной лжи.

— Я уже крестилась! — вскричала она, не задумываясь.

Услышав ее слова, Елизавета вышла из оцепенения и со своей стороны добавила:

— Я тоже крестилась, да и Анжела также.

— Не лги! — вскричала та гневно, но ее слова были заглушены объятиями Гардсвикши, которая шептала ей, прижимая ее к своей груди:

— Овечка моя чистая, пусть ни одно пятнышко срама не запятнает тебя!

Между тем неистовые просветители все упорнее наступали на безутешную старушку, требуя, чтобы она покорилась и тем избегла и земной, и вечной смерти.

В конце концов доведенная до отчаяния вдова, чувствуя, что последние силы оставляют ее, вскричала вне себя:

— Мне не уйти от вас, исчадья ада, но пусть ваши руки не прикасаются ко мне! Обещайте мне что я, и мой дом, и имущество мое останемся в безопасности и нетронутыми.

— Наше слово крепко, даем подписку и клятву, — промолвили торжественно проповедники.

— Так крести же меня, баранья башка, — заикаясь от гнева и огорчения, продолжала кричать Вернске. — Крести меня во имя дьявола: во имя Господа я уже крещена!

С поразительной расточительностью вылил Юлиус Фризе целую чашу воды на голову Вернеке и пробормотал обычную формулу: