Царь Соломон

К сожалению, как уже было сказано, ни на одном языке до сих пор не создано перевода, приближающегося к оригиналу, хотя бы, что называется, во втором его приближении; отражающего хоть в некой малой степени его глубинные смыслы.

Это достаточно хорошо показал в своей статье о «Екклесиасте» французско-еврейский философ Андре Неер, сосредоточившийся на проблемах перевода, по существу, всего лишь двух парафраз книги: начальной «суета сует» и почти заключительной «выслушаем сущность всего».

«Тема судьбы монотонным рефреном звучит в неутомимом повторении слова hevel, — пишет Неер. — Встречаясь на каждом шагу, оно как бы скандирует весь ход рассуждений Кохелета. В каком бы направлении мысль ни развивалась, она в конце концов наталкивается на hevel, и это не просто препятствие, а прямо-таки западня: стоит мысли соприкоснуться с hevel, как она тут же исчезает вместе с ним. Ибо этимологически слово hevel значит „пар, дыхание, дуновение, выдох“, то есть то, что сразу же исчезает, что по природе своей обречено на исчезновение (то есть это тот самый „сон, утренний туман“ Пушкина или „с белых яблонь дым“ Есенина, и лучше этого не скажешь. — П. Л.). Слово hevel принято переводить с иврита на другие языки как „тщетность, суета“. Такой перевод более чем неточен: он привносит оценочную категорию, которой нет в оригинале; привносит возможность выбора, что, в свою очередь, выражает как бы наше превосходство над hevel, наше доминирующее положение относительно него. В самом деле, всякая тщета или суетность рассматриваются как нечто бесполезное, а бесполезное может оставаться и неизведанным; ведь я волен отстранить от себя суетность, избавиться от нее на своем жизненном пути, а то и вовсе не приступать к тщетному действию. Всех этих нюансов нет в слове hevel. Hevel — понятие роковое, захватывающее меня раньше, чем я успеваю это осознать. Но и осознав, я ничего не могу сказать о нем, кроме того, что оно от меня уходит. Так же, как я дышу не в силу волевого акта, а в силу физиологической потребности, так и hevel приходит ко мне независимо от моей воли. Так же, как дуновение проносится передо мною и, сливаясь с неосязаемой атмосферой, перестает самостоятельно существовать, так и за hevel я могу следить лишь взглядом и видеть, как он исчезает.

Стало быть, и судьба, о которой складывается представление по ассоциации с hevel, суть провал, поражение. Это путь, о котором только то и известно, что он идет по нисходящей линии и неминуемо где-то должен оборваться. От такой судьбы у нас остается лишь одно реальное ощущение: она приближает нас к небытию. Пронизанная этим hevel Книга Кохелет есть монотония поражения»[157].

Далее Неер напоминает, что hevel на иврите это еще и Эвель, библейский Авель, и показывает, какие значительные выводы следуют из этого созвучия.

Наконец, он переходит к заключительным словам «Соф давар аколь нишма» (12:15). Неер приводит пять различных переводов этой простой фразы, обычно сводящихся по смыслу к следующему: «Выслушаем же заключение всей книги…» Но любой мало-мальски знающий иврит человек переведет эти слова буквально как: «Конец дела (или слова — в иврите слово „давар“ употребляется в обоих этих значениях. — П.Л.) все услышано». И это мгновенно все меняет!

«А если таково заключение книги, то оно как нельзя более соответствует введению, которое вне всякого сомнения представляет тему „Все — пар, дуновение“, начинающуюся со строфы 1:2 и затем без конца повторяющуюся, — пишет Неер дальше. — Выражения „аколь Эвель“ и „аколь нишма“ симметричны между собой, они служат рамкой книги, а ее содержание составляет рассуждение, которое начинается со „все — пар, дуновение“ во введении и приводит ко „все услышано“ в заключении.

…„Все есть Авель“, констатирует Кохелет. Даже Каин и Шет (Сиф) суть Авель. Однако если равнозначность между Каином и Авелем доказывается лишь конечным поражением Каина, то равнозначность между Шетом и Авелем устанавливается самим присутствием Шета в мире. Шет воплощает в себе то, что было услышано от Авеля. Голос детей Авеля взывал не тщетно. Бог его услышал. И Шетово человечество (единственное существующее в наши дни) все целиком, и в каждом отдельном человеке, в каждой отдельной частице своей судьбы представляет известную нам форму бытия исключительно потому, что Бог услышал. Все есть „услышано“»[158].

***

Разумеется, мудрецы Талмуда, определяя библейский канон, не могли не понимать всей «скользкости» книги «Коэлет». Как и в случае с «Песнью песней», по вопросу о том, включать «Коэлет» в Танах или не включать, разгорелись нешуточные дискуссии между двумя ведущими талмудическими школами — Гилеля и Шамая.