Читаем Царь Соломон полностью

И вновь Таксиль, этот безжалостный критик великих героев Библии, высказывает свою версию мотивов Адонии, которая, кстати, разделяется целым рядом ученых. «Адония, — пишет он, — не мечтал больше о царстве; он давно понял, что его песня спета: все, что ему было нужно из наследства Давида, была молодая девица, согревавшая кости его малопочтенного отца. Он был влюблен в прелестную Ависагу. Как единственное возмещение за убытки, понесенные им от потери короны, он, старший, непосредственный наследник, просил для себя только красивую служанку своего отца. Эта любовь, которая ровно ничего не значила сама по себе, послужила, однако, предлогом для одного из первых „богомудрых“ решений Соломона: он распорядился убить Адонию, несмотря на то, что этот последний отнюдь не отказывал ему ни в каких знаках покорности и примирился с лишением престола»[38].

Но если уж мы вспомнили эту версию, то стоит вспомнить и другую. Версию, предполагающую, что причину этой внезапной вспышки ярости Соломона по отношению к брату следует искать в Книге Песни песней Соломона («Песнь песней Шеломо»), к которой нам еще не раз предстоит обращаться на этих страницах. Обычно считается, что в этой гениальной поэме, авторство которой приписывается Соломону, есть два основных действующих лица: Шломо и Шуламит, Соломон и Суламифь, между которыми и разворачивается полный любовной страсти диалог. Именно так все предстает в замечательной повести А. И. Куприна «Суламифь», по которой многие русские читатели и знакомы с «Песнью песней».

Но дело в том, что в оригинальном тексте «Песни песней» слово «Шуламит» употребляется с определенной частицей «ха» (ha) — «ха-Шуламит». Обычно эта частица в иврите указывает на место жительства или происхождения человека: «ха-эфрати» — «эфратянин», «хаиерушалми» — «иерусалимец» и т. д. Таким образом, «ха-шуламит» — это, по идее, «шуламитянка», «девушка из Шулама». Но в древнем Израиле не было местности под названием «Шулам». Зато в нем был город Шунам (Сунам).

Исходя из этого, и родилась версия, что при переписке «Песни песней» или при надиктовывании ее Соломоном (а Соломон, по преданию, большей частью не записывал лично, а надиктовывал свои произведения придворным писцам) произошла ошибка и вместо «ха-Шуламит» следует читать «ха-Шунамит», то есть «сунамитянка».

Но в Библии упоминается только одна сунамитянка — та самая Ависага, которую доставили царю Давиду в конце его дней. И это предположение все коренным образом меняет.

Что, если Соломон, войдя в царский гарем на правах законного наследника и овладев Ависагой, воспылал к ней подлинной любовью? Ему было около тринадцати лет, Ависага вряд ли была намного его старше. Оба они еще только учились искусству любви; оба были настолько юны, что были ненасытны в своей жажде близости…

И тогда просьба Адонии отдать ему Ависагу Сунамитянку в жены была воспринята Соломоном как посягательство на его любимую женщину и на его честь. Ну а то, какой предлог он нашел для казни Адонии — это уже, как говорится, дело второе.

Впрочем, достаточно вчитаться в то, как формулирует свою просьбу Адония, чтобы понять гнев Соломона: «И сказал он: ты знаешь, что царство принадлежало мне, и весь Израиль обращал на меня взоры свои, как на будущего царя; но царство отошло от меня и досталось брату моему…» (3 Цар. 2:15).

Нужно быть очень недалеким человеком, чтобы обратиться с просьбой отдать ему в жены Ависагу. Но надо было быть подлинным глупцом, чтобы облекать эту просьбу в подобные выражения, в которых сквозят и горечь, и зависть, и убеждение, что Соломон не достоин трона. Так что Таксиль явно не прав: Адония подписал себе приговор не только своей просьбой, но и самой формой этой просьбы.

Сразу после казни Адонии Соломон вызвал к себе его верного сторонника первосвященника Авиафара. Возможно, считая, что Адония решил жениться на Ависаге по его совету, Соломон заявил Авиафару, что по закону тот достоин смерти. Но, помня о его прежних заслугах, Соломон ограничился тем, что просто лишил Авиафара сана первосвященника и отправил в ссылку в расположенный к северу от Иерусалима город Анафоф (Анатот).

Услышав известия о начавшихся репрессиях, Иоав мгновенно понял, что вот-вот подойдет и его черед, и поспешил укрыться в святилище возле Ковчега Завета, уцепившись, как некогда Адония, за рога жертвенника. Однако Соломона, похоже, ничуть не тронуло это известие, и он отдал Ванее приказ убить Иоава.

«И пришел Ванея в скинию Господню, и сказал ему: так сказал царь: выходи. И сказал тот: нет, я хочу умереть здесь! Ванея передал это царю, говоря: так сказал Иоав, и так отвечал мне. Царь сказал ему: сделай, как он говорил, и умертви его и похорони его, и сними невинную кровь, пролитую Иоавом, с меня и с дома отца моего; да обратит Господь кровь его на голову его, за то, что он убил двух мужей невинных и лучших его: поразил мечом без ведома отца моего Давида, Авенира, сына Нирова, военачальника Израильского, и Амессая, сына Иеферова, военачальника Иудейского…» (3 Цар. 2:30–32).

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное