Царь_своих_гор

— Ну, хватит болтать. За дело, за дело… Думаю, нам не стоит скакать прямо по склону утёса, словно  тяжконогие мулы у Гомера. Вот, прямо здесь; — в задних воротах возникла фигура женщины и чуть ли не бегом направилась к ним; — это тут, обнажение породы прямо тут, конечно, такое — обычное дело в этих горах… — Женщина замахала им передником. Эстерхази в удивлении уставился на неё. — Это явно ваша старая кормилица, — заметил он. — Мадама. Интересно, что ей нужно.

— Уверен, ей нужно сунуть свой волосатый нос в то, что её никак не касается. Выкинь её  из головы. Тут. Прислонись спиною к этому большому обломку скалы, смотри, так же, как я сам. Потянись назад и ухватись за неё, просто ткни пальцами, так…

Эстерхази последовал указаниям. Но, прежде следующей их охапки, налетела бывшая кормилица, воплощение самой ярости.

— Нет! — возопила старуха, скривившись так, что стала куда отвратительнее обычного. — Нет! Нет!  Это неправильно! Его Преподобие мог такое проделывать; с другой стороны, мог и не проделывать. У него могла быть серьёзная причина — у тебя её нет! Это неправильно, неправильно ! — и она сжала челюсти, перекосилась и закатила глаза, несколько секунд демонстрируя «сцену», которая могла затянуться на несколько минут, четверть часа или ещё дольше.

Его Могущество, князь Йохан Попофф, со сдержанным гневом отвечал: — Склочная баба! Нянька! Не лезь! Нишкни…

— Нет! — вопила она. — Нет! Я не замолчу! Это не правильно! Это не в обычаях  наших гор! Это…

— Ах ты подлая старушонка, — выкрикивал её давнишний питомец. — Да что ты вообще знаешь про «обычаи наших гор»! Сгинь, говорю! Уйди! Или я отошлю твоих сыновей в города! Никакой закон не обязывает меня держать их здесь, на жалованье, только потому, что когда-то я сосал титьку их мамочки! Хватит, говорю! Уйди!

Она ушла.

По княжьему велению нянька ушла и они опять подступили вплотную к скальной громаде. — Вспомни, — твердил Попофф, — что тот римлянин , Лукреций [41] , говорил про атомы. Ты должен представить их настолько явственно, как только сможешь. Представь себя самого, будто бы среди атомов этих скал. Потом представь, как ты двигаешь  их — атомы скал, холмов и гор. И, если поверишь, что это можешь, толкни, пихни и сдвинь атомы A  и B  — тогда атомы A  и B  сдвинут атомы C, D, E  и F  — и, если ты не отступишься, атомы C, D, E , и F  сдвинут атомы G, H, I, J  и K …

— Сдвинься! Сдвинься! Сдвинься ! Сдвинься !

Эстерхази думал и представлял, стремился и верил. Он подталкивал. Он толкал . Он подпихивал. Он пихал . Он сдвигал. Он двигал . А скалы, двигались ли они ? Двигались и скалы.

Двигались ли валуны? Валуны дрожали и тряслись; кажется, двигались . А двигались ли горы ?

И горы двигались.

(Давным-давно, путешественник, в целости и невредимости вернувшийся из Африки, как благодарственную жертву повесил на золотой цепи у главного алтаря часовни Гильдии Армянских Купцов Беллы страусиное яйцо в оправе из золотой филиграни. Однажды, ни с того, ни с сего, оно принялось медленно раскачиваться, словно маятник. Этот феномен исправно занесли в архивы конгрегации; изучая его, Эстерхази провёл некоторые исследования и переслал результаты некоторым из своих корреспондентов; так почему же мы не называем сейсмограф эстерхазиографом? кто ответит?)

Сейчас Грампкинская Теснина, долго не считавшаяся тесниной, где проходил Государственный Дальний Северный Путь из (и в) Австрии, была перекрыта. Справедливости ради, перекрыта не полностью. Отдельные личности, в личном порядке, может, и прошли бы через неё, осторожно выбирая дорогу. Но толпа или группа людей не сумела бы теперь быстро миновать теснину. И, разумеется, по этим поросшим лишайником кручам, сложенным из сланца, гранита и ещё чего-то-там никоим образом не могли проехать ни пассажирские, ни грузовые экипажи.

В результате в данной части страны — кроме тех, кто из багажа оставлял лишь альпеншток — проезжим оставался лишь Государственный Дальний Южный Путь из Австрии.

Из Австрии и в  неё.

Пока Эстерхази толкал, силился, поднимал и «представлял», ему пришла мысль, что они двое смахивают на пару переносчиков фортепьяно: однако, думал доктор, двигались они не так уж piano. Его не удивляло, что время от времени обрушивался каменный ливень из небольших булыжников и скатывающихся валунов; но он не обращал на это большого внимания, пока не услышал, как его coтоварищ-переносчик, Попофф, вскрикнул от боли.

— Давай, давай, не прекращай, — гримасничая, проговорил князь.