Царь царей...

Подъем становился все круче; скоро лошади уже с трудом карабкались вверх, неся легших на самые шеи их всадников, и то и дело срывались ногами.

— Еще полчаса — и будем на небе! — с усмешкой сказал Свирид Онуфриевич.

— Я буду там значительно раньше! — сипло выговорил палеонтолог, багровый, как закат перед ветром. — Эта проклятая лука пробьет меня насквозь!

Но жизнь Павла. Андреевича, вероятно, была еще нужна для земли: подъем наконец кончился, и ученый выпрямился и вздохнул свободнее.

Лес остался внизу, на половине горы. Казавшиеся снизу безгранично высокими вершины гигантских кедров находились теперь далеко-далеко под стременами путешественников. Везде внизу, куда, ни обращались глаза, расстилалось темно-зеленое море; на нем вставали синеватые бугры — вершины кедров.

На просторе поднебесья дул сильный ветер; солнце заходило, и алый щит его уже коснулся горизонта безграничного зеленого океана и погружался в него больше и больше.

Полюбовавшись видом и дав немного вздохнуть запыхавшимся лошадям, караван двинулся дальше; путь преграждали казавшиеся неприступными скалы из красного известняка. Отвесная стена их, как бы охваченная пожаром, ярко вырезывалась на бледно-бирюзовом небе. Лошади шли по промытой дождями ложбинке.

Сплошная издали стена но приближении к ней оказалась изборожденной глубокими и довольно широкими расселинами; бесчисленные острые зубцы усеивали ее. Кругом не росло ни куста, ни деревца.

У скалы Михаил Степанович остановился: его поразили неумолчные тихие звуки, слышавшиеся везде от скал. Они были все мокрые: всюду сочилась и капала с камней вода, производя подобие какой-то своеобразной мелодии. Михаил Степанович сверил направление лежавшей впереди расселины с компасом и смело направил коня в нее.

Сразу охватил полумрак и особенная сырая свежесть; ехать можно было только по одному и то с осмотрительностью, так как то ногам, то голове угрожали каменные выступы и с той и с другой стороны. В одном месте громадный камень, отделившийся, вероятно, от вершины какой-нибудь скалы, заклинил сверху расселину, образовав как бы низкий туннель под собой. Михаил Степанович спешился и, исследовав проход, вернулся и ввел в него лошадь; примеру его последовал весь караван.

Подземный коридор, словно черная труба со вставленным на верхнем конце светло-голубым стеклом, тянулся сажень пятнадцать. С потолка росили холодные капли. Шаги отдавались гулко; подъем шел круто в гору и вдруг кончился; путешественники, мокрые, как после дождя, очутились на свободе и стали садиться на коней.

Михаил Степанович, успевший уже взъехать на пригорок впереди, вдруг рванул назад повода и осадил лошадь почти на задние ноги. То же проделал и подъехавший к нему рысью Свирид Онуфриевич.

Крутой обрыв, на котором очутились они, вставал саженей на десять над узкой горной котловиной, сдавленной рамой, как бы выкованной титанами из черных базальтовых скал. Среди нее зыбилась какая-то темная поверхность.

— Что это, никак вода? — с изумлением проговорил Сви-рид Онуфриевич.

— Божье озеро, — ответил Михаил Степанович, не сводя глаз с него. — В Сибири так зовут горные озера!

Долго любоваться видом путешественникам не пришлось: быстро темнело, и проводник и Свирид Онуфриевич заторопили спуститься скорей на ночлег с горы.

Отыскался сравнительно отлогий спуск, и через несколько минут на берегу озера закипела деятельная разгрузка лошадей и устройство бивака.

Антон, между прочим занимавший при экспедиции должность старшего повара, подошел к Михаилу Степановичу и заявил ему, что кроме сухого хлеба есть ничего не придется.

— Почему? — удивился молодой этнолог. — Ведь мясо есть у нас. Неужто ты выкинул медвежатину?

— У татарина она, и не притрагивался я к ней! — с брезгливым видом ответил старик. — А только на чем жарить-то ее?

Михаил Степанович невольно оглянулся: кругом не было ни травинки.

— Вот так штука! — протянул он. — Ну что ж, ограничимся сегодня консервами.

— И татарина консервами кормить? Ему ведь пуд их стравить надо!

Недовольный тон старика вызвал улыбку на лице Михаила Степановича.

— Что ж поделать: пуд, так пуд дай!

— Дозвольте медвежатину ему отдать: он ведь Махмуд, все съест?

— Да ведь она сырая!

— Для него-то и лучше. Он на ней верхом всю дорогу ехал. «Теперь, говорит, вкусный говядина будет. На говядине, говорить, всегда сперва посидеть надо». Пущай и жрет!

Михаил Степанович согласился.

Но отсутствие жаркого к ужину было не так важно, как отсутствие костров. Путешественники скоро почувствовали всю ценность последних.

— Однако, холодновато! — заметил после ужина Иван Яковлевич, кутаясь в бурку.

Палеонтолог надел шубу и сталь приискивать место, где бы улечься поудобнее. Ступив несколько шагов, он охнул и остановился.

— Я теперь вполне представляю себе, что такое была пытка на кобыле в средние века! — недовольным тоном заявил он. — Эта окаянная верховая езда решительно то же самое: чуть не разорвало от нее пополам!

Смеха сердитое заявление это ни в ком не вызвало. Все чувствовали себя сильно утомленными.