Царь Зла

Священник понял очень хорошо и отвесил епископу низкий поклон, чтобы скрыть невольную улыбку.

Спустя несколько минут Домадо ехал уже в деревню верхом на своем маленьком осле.

Наступила ночь. Погода была ужасная, дождь лил потоками, и отец Домадо дрожал от холода в своей тонкой рясе, хотя она была самая новая, какая только у него была.

Впрочем, следует заметить, что она была в то время и единственной.

Вдруг какой-то крик, лай, ворчание, одним словом, какой-то, не имеющий точного названия звук поразил его слух.

Домадо остановился и стал прислушиваться.

Тот же звук повторился. В нем слышалось теперь что-то человеческое.

Священник сошел с осла и подошел к неглубокому рву на краю дороги, откуда, по-видимому, доносился этот звук. Став на колени, отец Домадо протянул руку и нащупал что-то живое.

Это «что-то», кричавшее и бившееся в луже, было не что иное, как ребенок. Не колеблясь ни минуты, священник снял свою рясу и закутал в нее ребенка, предоставляя свою особу на произвол дождя и ветра.

Можно представить, какие крики были подняты управительницей доброго старика, когда она увидела его возвращающимся с такой оригинальной находкой! Но священник не обратил на это особого внимания, тем более, что он знал, что эти грозы непродолжительны. И действительно, спустя несколько минут ребенок был уже вымыт, обогрет и спал спокойно перед очагом в люльке, которую качал Домадо.

Может ли быть ребенок некрасив? Чувствительные сердца отвергают это, но, право, при виде находки священника даже им понадобилось бы много доброй воли, чтоб не изменить свое мнение!

Ребенку было около года. Ничто не может дать более ясного и точного понятия о его наружности, как одно простое слово: паук.

У него была огромная голова, длинные руки, казавшиеся переломленными посредине спичками, ноги, которые не кончались, или нет, кончались большими, широкими ступнями, никоим образом не наводившими на мысль об аристократическом происхождении.

Откуда он взялся? Кто мог потерять или бросить на дороге это бедное создание?

Священник поспешил, первым делом, оповестить всех о своей находке, думая, что мать не замедлит явиться за своим утраченным сокровищем. Но проходили дни, недели, а никто не являлся.

Тогда отец Домадо решил, что ребенок останется у него, и он возьмется за его воспитание. Делая это, старик вынашивал в глубине души честолюбивую мысль. В деревне не было учителя. «Я выучу, — думал он, — ребенка, а со временем он будет делать для детей округи то, что было сделано для него».

Как и следовало ожидать, дитя было окрещено. Оно было найдено 28-го сентября и потому получило имя святого этого дня — Эксюпера.

Мы не будем останавливаться на первых годах жизни Эксюпера, который не рос, а вытягивался в длину, уменьшаясь в ширину, как будто годы были для него плющильными валами.

Домадо принялся за воспитание ребенка. И какое воспитание! Из пятидесяти языков и наречий, на которые Аделун перевел «Отче Наш», не было ни одного, который не был бы известен старику!

Эксюпер, воодушевляемый своим воспитателем, создал для себя особенный мир. Для него вся Вселенная заключалась в лингвистике. Сначала он узнал пять языков, потом десять, потом пятьдесят.

Узнавая каждый новый диалект, каждое наречие, ему казалось, что он входил в новую, незнакомую страну. Маленькая деревня с колокольней, крытой шифером, куски которого срывала каждая буря, казалась ему центром огромной окружности, в которой двигались тысячи существ странного вида, называвшиеся буквами алфавита.

В шестнадцать лет, как мы уже говорили, Эксюпер достиг шести футов роста. Священник отвез его в ближайший большой город, где он стал сначала бакалавром, потом лиценциатом, наконец доктором. Все сбережения отца Домадо ушли на это.

Но он гордился своим произведением и восхищался им.

К несчастью, в одно прекрасное, или, вернее, печальное утро, отец Домадо, обходя по обыкновению своих бедных, упал и сломал себе ногу.

Его перенесли домой. Костоправ так усердно лечил его, что на пятый день добрый старик умер, сделав, однако, необходимые распоряжения.

Эксюпер был назначен наследником всего его имущества. То есть, он получил огромную библиотеку, связки заметок, стоившие даже на вес несколько сот франков, рукопись второй главы четвертой Книги Пятикнижия, которую епископ храбро напечатал под своим именем.

А кроме этого?

Сто семь франков денег и добрые советы.

Впрочем, мы ошиблись: была еще маленькая ручная тележка.

Последние слова старика были:

— Иди в Париж!

Старый священник умер на скале, к которой он был привязан, но в часы честолюбия он часто говорил себе:

— Ах! Если бы я жил в Париже!

Эксюпер, брошенный на один из островов Полинезии, завязал бы интересный разговор с первым туземцем, который захотел бы переговорить с ним прежде чем съесть его, но он совершенно не знал, где находится Париж.

Он постарался собрать об этом сведения, повинуясь воле своего благодетеля. Он узнал тогда, что от столицы его отделяли всего восемьдесят лье.