Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба

Если Косыгу (как и В.К. Филатова) сделали престолонаследником уже после его смерти, то глава общества «Память» Дмитрий Васильев претендовал на эту роль при жизни. Сыном Николая II он не мог быть по возрасту, зато сыном «чудесно спавшегося» царевича Алексея, — вполне! Говорил он об этом не прямо, но намеки делал прозрачные, чем приводил в восторг многотысячные аудитории своих красно-коричневых почитателей[333].

Как мы видели, русская история густо заселена самозванцами. Может быть, это вызвано не только тем, что самозванщина была одним из способов борьбы за власть. Однако, основная причина обильного урожая на «чудесно спасшихся» Алексеев и Анастасий мне видится в том варварстве, с каким большевики учинили расправу над царской семьей. Элементарное чувство справедливости восстает против того, чтобы такое жестокое злодеяние могло в полной мере удастся. Стойкости мифов и легенд способствовало и то, что большевики окутали происшествие плотным слоем таинственности и лжи.

Расправа над царской семьей покончила с царским самодержавием, но не с российским деспотизмом. Он принял иную, гораздо более тотальную форму. Самовластие партийных вождей сомкнулось с самовластием бунтующей черни, аракчеевщина с пугачевщиной. Жестокая борьба за власть на большевистском Олимпе — это лишь продолжение того, что происходило на вершинах власти в царской России. Но эта тема за пределами нашего повествования.

Царские останки

Кремлевские власти скупо повторили трусливую ложь Уральского Совдепа, то есть официально подтвердили, что «Николай Кровавый» казнен, а его семья переведена в «надежное место». Позднее признали и то, что вместе с царем были убиты члены его семьи.

Подробности злодеяния не афишировались, но и не очень скрывались.

В 1921 году, к четырехлетию «Великого Октября», в Свердловске был издан сборник «Рабочая революция на Урале». Одна из статей называлась «Последние дни последнего царя». Автор, Павел Михайлович Быков, был одним из самых значительных революционных деятелей на Урале, основателем и первым главой Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов, уступивший этот пост Белобородову. Сборник вышел огромным по тем временам тиражом, 10 тысяч экземпляров. Большевистские власти Урала придавали ему большое значение.

А.Н. Соколов, продолжавший в эмиграции расследование цареубийства, нашел статью Быкова полезной для себя, хотя и крайне тенденциозной, в чем был безусловно прав. Однако, при всей ее тенденциозности, статья Быкова содержала подробности, которые «не украшали» кровавую оргию, учиненную советской властью над царем и его семьей. Сборник вскоре был изъят из обращения и запрещен.

В 1926 году тот же П.М. Быков выпустил книгу «Последние дни Романовых». На этот раз она была написана по заданию Кремля, как альтернатива книге А.Н. Соколова, вышедшей годом раньше на Западе, где она имел заметный резонанс. В книге Быкова с циничным торжеством рассказывалось не только о расстреле Николая II и других обитателей Дома Особого Назначения, но и о столь же гнусной расправе над Михаилом и другими Романовыми, попавшими в руки большевиков. То был «наш ответ Керзону».

«Своей победной над последними защитниками монархизма трудящиеся России еще глубже вогнали кол в могилу династии Романовых, и какие бы меры не предпринимали оставшиеся в живых охвостья этого дома заграницей, покойника из могилы не вернуть»[334].

Таков стиль и пафос этого произведения.

В январе 1928 года пролетарский поэт Владимир Маяковский, посетив Свердловск (бывший и будущий Екатеринбург), захотел побывать на месте захоронения царской семьи. Председатель областного совета А.И. Парамонов не был прямым участником убийства или захоронения, но место знал и с готовностью проводил туда столичного поэта.

Специалисты отмечают, что в стихотворении В. Маяковского «Император» место захоронения царя описано с документальной точностью. Допущена лишь одна поэтическая вольность: вместо берез, на которых были оставлены зарубки, у него фигурируют кедры, коих в Поросячьем Логе никогда не росло.

В черновом варианте стихотворения высказывалось некоторое сочувствие к беззащитным жертвам: