Цареубийство в 1918 году

Начать следует с того, что Вилтон не знает фамилии большевика Войкова, называя его Волковым, но зато прекрасно знает про его еврейскую национальность (чего я, например, этим вопросом весьма интересуясь, не сумел узнать ни в одном заслуживающем доверия источнике. Даже в редакции Еврейской энциклопедии, где наводил о Войкове справки, – ничего о его еврействе не знали). О национальности Сафарова пойдет речь ниже, здесь, однако, упомяну, что сам Соколов пишет: «Национальность его мне неизвестна».

Остаются все те же двое – Юровский и Голощекин. И вот когда читаешь подлинные материалы следствия, видно, что министр сказал лондонскому еврею правду: никаких серьезных данных о еврействе Голощекина в 1919 году не имелось в материалах дела.

На эту тему есть у Соколова два показания. Сергей Логинов, курьер большевистского подполья, в Екатеринбурге пробыл несколько дней:

«Голощекина я узнал, когда прибыл из Омска в Екатеринбург… Он приблизительно около 40 лет, выше среднего роста, полный, волосы на голове светло-русые, с рыжеватым оттенком, вьющиеся. Бороду бреет, усы маленькие… Остальных примет описать не могу. По национальности он еврей, имя его, кажется, Исак. Партийная кличка – Филипп. Что он представлял собой в прошлом, какова его профессия, не знаю. Имеет привычку все время ходить, усвоенную им в тюрьме, – где сидел, за что – не спросил».

Нормальный вопрос следователя: вы знакомы с человеком несколько дней, не знаете его прошлого, его профессии, не знаете даже, за политику он сидел или нет. Откуда вы узнали его национальность и настоящее имя? Тем более, что при вас его все звали Филиппом.

Вопрос не был задан.

Второе показание. Котенов, горный инженер, проводил триангуляцию в районе урочища Четыре брата, посему допрошен:

«Голощекина я видел один раз. Откуда он и что собой представляет – не знаю. По национальности он жид».

Излишне спрашивать, задавал ли следователь вопрос: а это вы откуда знаете про человека, которого видели раз в жизни? Не задал. Это все данные о еврействе Голощекина в деле.

Неудивительно, что Сергеев не докладывал о них генеральному прокурору: такими показаниями не беспокоят начальство.

Так становится понятной различие в именах Голощекина – у Дитерихса и Соколова. Дитерихс, знакомый только с делом, вслед за Логиновым назвал его Исаком. Соколов же в Европе прочитал сборник Мельгунова и Цявловского «Большевики», где, взятые из картотеки департамента полиции, приводились такие его имена: Исай Исаков, Шай Исаков, Шай Ицков. Итак, по чужим розыскам и уже много времени спустя после окончания следствия юрист убедился, что комиссар действительно был евреем, и тогда-то он и выбрал ему из полицейской коллекции самое характерное еврейское имя: Шая Ицкович. (Пайпс же назвал его другим именем из той же коллекции – Исаем).

Бруцкус указывает на слабое место в построениях следствия, касавшихся Голощекина: все обвинения в адрес «распорядителя» держались исключительно на единственном дедуктивном умозаключении: раз он еврей, то и должен быть главным.

«Праведный судья от незначительного факта (показаний шофера, что «всем на месте командовал Голощекин» – М.Х.) переходит к глубочайшим выводам, на обслуживание которых привлекаются философия, психология, история, политика. Не может того быть, чуть не плачет Соколов, чтобы этот еврей ничем не провинился в Екатеринбурге. Кто же мне тогда остается, один Юровский? И вот завивается паутинка… Если, как говорит Соколов, физического участия Голощекина ни лично, ни ни путем распоряжений никак доказать невозможно, то надо навести на него подозрения в участии интеллектуальном. У Голощекина, доказывает Соколов, были хорошие связи с Москвой, и кремлевское правительство, организовавшее убийство в Екатеринбурге, несомненно имело в этом городе своего человека. Это кремлевское правительство он выставляет в виде еврея Свердлова, а своего человека данного еврея – в виде еврея Голощекина. Таким образом, легко получается истина национального духа: евреи (Свердлов) умыслили в Москве и евреи (Голощекин) совершили в Екатеринбурге… Соколов искал не правду, а евреев».

В этом месте позволю себе совершить экскурс в книгу автора, которого Бруцкус считал хозяином и заказчиком соколовской версии убийства, – в двухтомник Дитерихса. Сочинение его отличается от «Убийства царской семьи» Соколова большей прямотой в изложении фактов, большей откровенностью, и Бруцкус не раз опровергал данные Соколова фактами из двухтомника генерала. Последний, по Бруцкусу, был наивным солдафоном, в отличие от следователя, который якобы все понимал как оно есть, но постоянно «подмигивал читателю, мол, мы-то с тобой понимаем, какую ахинею я несу, но таково требование национального духа».