Цареубийца

Одной ночью я устроился в пещере, где развёл костёр. Снаружи раздались хлопки крыльев. Я потушил огонь и затаился в ожидании боя, но опасность прошла мимо. В следующие дни чудовище несколько раз появлялось в небе. Оно чуяло живого человека в своих владениях и не могло устоять перед своей природной жаждой крови. Нюх на человечину у чудовищ всегда отменный, так что я подстрелил оленя, освежевал его, измазался в крови и даже помётом не побрезговал, лишь бы отбить родной запах. Это помогло, однако в конце третьей недели пути тварь опять появилась в небе надо мной. Однако на этот раз я слышал ещё крики человека, которого чудовище несло в когтях — оправившись от ран, оно продолжило охоту. Я бежал сломя голову, но не имел шанса догнать летучую тварь, но зато узнал, в каком направлении следовало идти дальше. Через три дня повезло найти гнездо. Чудовище поселилось на отвесной скале, в большой трещине с уступом, до которого не смог бы добраться даже самый ловкий горный козёл. Я решил подготовиться к бою.

Как и большинство чудовищ, это не особо любило солнечного света. Оно летало либо по ночам, либо в дождливые пасмурные дни, видимо, влага не мешала ему. Помню, солнце уже опускалось на западе, а я всё решал, стоит ли лезть на дерево, чтобы подстрелить его, когда оно вылетит ночью. Если бы я сделал так, то не смог бы сразу спуститься.

Выбрав место на земле, и зарядив все стволы, я стал ждать. Вскоре в густом мраке сумерек послышался пронзительный крик и хлопки крыльев. Я стрелял почти вслепую, на звук, но, конечно, попал. Оно упало в сотне футов, ломая крылья и ветви деревьев, но, к несчастью, сразу не подохло, ведь даже дети знают, что лишь уничтожив сердце чудовища, можно его убить. Беда всегда кроется в том, что все чудовища разные, и сердце у них может быть где угодно, хоть в голове, хоть в животе, пойди, разберись, пока тебя не сожрали.

Поэтому я побежал прочь, к ручью, где смыл с себя кровь оленя и опять ринулся в лес на противоположный берег. Для надёжности, уколол себя иглой шиповника и бросил её на землю. Чудовища чуют человечью кровь за много лиг, чуют даже самую маленькую каплю и этот запах сведёт их с ума. Я бежал и слышал, как оно следует за мной, лишённое крыльев, но способное передвигаться на ногах. Я стрелял на звук и почти каждый раз попадал, тратя патрон за патроном, петлял меж деревьев и запутывал следы, заставлял его прорываться сквозь густые заросли чащи, изматывая, и старался не измотаться сам. Я всадил в него порядка пятнадцати пуль, но оно продолжало рваться к моему мясу, злобное и голодное. Чудовище почти догнало меня, когда я, наконец, всадил две пули из пистолей ему туда, где у обычных зверей печёнка и правое лёгкое. Оказалось, что сердце было на месте печёнки, как я потом узнал.

Я сделал паузу, рассматривая огонь в камине, а менестрель, секунду назад наигрывавший тихий, но быстрый и напряжённый мотив, перешёл на размеренную мелодию, чтобы развеять скопившееся напряжение.

— Может быть, кто-то из вас видел эту тварь потом, из неё ведь действительно сделали чучело, но заплатили мне меньше оговоренной надбавки, потому что в туше было столько дырок, а крылья были так сильно повреждены, что я и сам не взял бы за такую работу пятьсот сорок зекслингов сверху. Красивее чудовищ я в своей жизни не видел, у него было тело ирбиса, лапы, клюв и крылья орла и хвост змеи. И оно было настолько огромным, что холка подпирала бы потолочные балки этой комнаты.

Мои слушатели задрали головы и многие из них содрогнулись, пытаясь вообразить размеры чудовища. Аплодисменты на миг заглушили ворчание грома снаружи. Думаю, мне удалось слегка пощекотать нервы этих людей, хотя, я солгал им, рассказав о каких-то жалких трёх трупах. До меня в горы на поимку твари отправился целый отряд братства Ловчих, молодой фламспиттер и даже благородный рыцарь, — один из тех безумцев, которые считают, что долг рыцаря есть защита людей от чудовищ во имя чести, справедливости, благородства, отваги, славы и прочей дребедени, которая ну никак не понадобится разодранному на части трупу. Их было больше десяти, трупов изуродованных в порыве дикой ненависти, частично съеденных, частично раздавленных. Видимо, чудовище бесилось, когда люди сами приходили к нему, оно атаковало и жестоко убивало их на месте, тогда как свою обычную добычу сначала несло в гнездо, а там, скорее всего и пожирало. Но моим слушателям знать об этом было не нужно, ведь эта сторона жизни фламспиттера должна оставаться в жизни только самого фламспиттера.

— Из вас вышел бы ладный сказитель, мастер.

— Ну, наверное, всё-таки, не самый плохой, да. Но стрелок из меня всяко получился лучше.

— Завтра мы это проверим, — тихо хмыкнул Дункан.