Царевич Алексей

Что касается единственного сына, царевича Алексея, то Петр, в нарушение обычая, решил женить его не на русской боярышне, а на иностранной принцессе. С целью поисков подходящей невесты в Германию был отправлен тот самый барон Гюйссен, которого Петр назначил воспитателем сына. Помогал Гюйссену в выполнении этого деликатного поручения русский посол в Вене Урбих. После многолетних поисков оба остановили свой выбор на принцессе Бланкенбургской Шарлотте Христине Софии, из дома Брауншвейг-Вольфенбюттельского, внучке герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского Антона Ульриха. Шести лет от роду она была взята на воспитание своей родственницей, женой курфюрста Саксонского и короля Польского Августа II, союзника Петра.

Выбор этот устроил царя. Через брак сына он вступал в родство (или, точнее, в свойство) с австрийским императором Карлом VI: последний был женат на старшей сестре Шарлотты Елисавете. Помимо высокого положения цесаря в иерархии европейских государей, Петра должно было привлекать то, что у обоих правителей имелся общий неприятель — Османская империя, в начале XVIII столетия еще сохранявшая остатки былого могущества. Таким образом, как и при выборе брачных партий для своих племянниц и дочери, Петр, намереваясь женить сына, руководствовался исключительно политическими мотивами. Мнение самого Алексея, его приязнь или неприязнь к невесте царя совершенно не интересовали.

Царевич предпочел бы жениться на русской красавице, но должен был подчиниться железной воле отца.

Как вспоминал впоследствии Гюйссен, дело о браке было улажено еще в 1707 году, когда невесте не исполнилось и тринадцати лет. Русский посланник в Вене Урбих также писал канцлеру Г. И. Головкину о своих хлопотах в устройстве этого брака: «Поздравляю ваше превосходительство с этим событием, потому что в нем имеется участие, и я сам немало утешен, потому что… немало трудов положил и докук претерпел от вольфенбительской стороны. Я эту принцессу всегда считал благовоспитанной и разумной, что из чужестранных принцесс она более всех пригодна для этого брака».

У немецкой стороны имелись сомнения в отношении брака. Пугали различия в вероисповедании, различный уклад жизни и нравов. К тому же в России отсутствовала политическая стабильность — ее сотрясали частые бунты. Родство с петербургским двором прежде всего наводило страх на невесту. В 1709 году она писала Антону Ульриху, что «московское сватовство еще может быть минует».

Колебания венского двора и Шарлотты исчезли после блистательной победы Петра над шведами под Полтавой. Престиж России в Западной Европе достиг небывалых высот, что укрепило позиции сторонников сватовства. Царь отправил в Вольфенбюттель для переговоров графиню Матвееву, прославившуюся красотой, умом и манерами. «Эта женщина, — писал современник, — необыкновенного ума, и ее никогда не примут за москвитянку. Она жила долго при французском дворе, у нее сын, родившийся в Париже, и хорошенькая дочь, рожденная в Голландии».

Как будто исчезли опасения и у невесты, и она примкнула к панегиристам русского царя, восхваляя его ум, храбрость и дарование полководца. От принцессы потребовали письменного подтверждения своего желания выйти замуж за царевича Алексея Петровича, что она сделала без всякого сопротивления. Был составлен проект брачного договора.

Царевич Алексей впервые увиделся с принцессой Шарлоттой в местечке Шлакенверт, близ Карлсбада, куда он прибыл для лечения водами. Принцесса ему не понравилась. Шарлотта не отличалась красотой. При высоком росте она была очень худа и к тому же изуродована оспой. Дед принцессы, Антон Ульрих, весьма откровенно писал в августе 1710 года Урбиху: «Царевич очень встревожен молвою о свидании вашем в Эйзенахе с Шлейницем, догадываясь, что там определены условия брака с принцессою. Русские не хотят его, опасаясь, что многое потеряют с утратою кровного союза со своим государем, и люди, пользующиеся доверенностию царевича, стараются религиозными внушениями отклонить его от заключения брака, которым, по мнению их, чужеземцы думают господствовать в России. Царевич верит им. Если царь упустит время и не повелит окружающим сына склонить его, то дело конечно не состоится, как ни желает того его царское величество. Царевич начал приятно обращаться с госпожою Фирстенберг и с принцессою Вейсенфельскою, единственно в той мысли, чтобы выиграть время: он просил у отца позволения посмотреть других принцесс, а между тем надеется, что какой-нибудь случай отзовет его в Москву… В намерении царя я не сомневаюсь; но может ли он принудить сына к такому супружеству, предоставляю вашему рассуждению; и чего должна ожидать принцесса, если царевич возьмет ее против воли? Все жалеют об ней».

А вот свидетельство самого царевича.

Перед нами его письмо от января 1711 года к своему духовнику Якову Игнатьеву, с которым царевич делился самыми сокровенными мыслями. Письмо заслуживает полного воспроизведения, поскольку автор сообщает в нем о некоторых подробностях подготовки брачного союза и дает свой отзыв о невесте: