Царевич Алексей

Более всего кронпринцессу должна была тревожить мысль о том, что история с Пельницем станет известна царевичу. И тут неожиданную услугу, сам того не желая, оказал ей Меншиков, находившийся далеко не в лучших отношениях с Алексеем Петровичем.

Однажды во время устроенного Меншиковым обеда, на котором присутствовали высшие офицеры дислоцированной в Померании армии, в том числе и царевич Алексей Петрович, зашел разговор о дворе Шарлотты. Меншиков отозвался о нем самым нелестным образом: по его мнению, двор был укомплектован грубыми, невежественными и неприятными людьми. Князь выразил удивление, как может царевич терпеть таких людей. Царевич встал на защиту супруги: раз она держит своих слуг, значит, довольна ими, а это дает основание быть довольным ими и ему. Завязалась перепалка. Меншиков возразил: «Ты слеп к своей жене, она тщеславна».

Царевич воскликнул в ответ: «Знаешь ли ты, кто моя жена, и помнишь ли ты разницу между ней и тобой?!»

Меншиков: «Я это хорошо знаю, но помнишь ли ты, кто я?»

Царевич: «Конечно, ты был ничем, и по милости моего отца ты стал тем, что ты есть».

Меншиков: «Я твой попечитель, и тебе не следует со мною так говорить».

Царевич: «Ты был моим попечителем, теперь уже ты не мой попечитель, я сам умею позаботиться о себе, но скажи мне, что у тебя против моей жены?»

Меншиков: «Что у меня против нее: она высокомерная немка, и все оттого, что она в родстве с императором, но от этого родства ей, впрочем, будет мало проку, а во-вторых, она тебя не любит, и она права в этом, ибо ты обращаешься с ней очень дурно; кроме того, ты своим видом не можешь возбудить любви».

Царевич: «Кто сказал, что она меня не любит? Я очень хорошо знаю, что это неправда, я ею очень доволен и убежден, что и она мною довольна. Да сохранит Господь ей жизнь, я буду с нею очень счастлив».

Меншиков: «Я своими глазами убедился в противном, она тебя не любит. Плакала она, когда ты уезжал, от досады, видя, что ты ее не любишь, а нисколько не от любви к тебе».

Царевич: «Не стоил ты того, чтобы на нее смотреть; ее нрав очень кроток, и хотя она не моей веры, должен, однако, сознаться, что она очень благочестива; что она меня любит, в этом я уверен, ибо ради меня она все покинула, и в том тоже я уверен, что она честна; впрочем, неудивительно, что ты так говоришь, ибо ты судишь об имперских княжнах по тем, которые у нас, и особенно по твоей родне, которая никуда не годится, так же, как и твоя Варвара (свояченица Меншикова. — Н. П.). У тебя змеиный язык, и поведение твое беспородно. Я надеюсь, что ты скоро попадешь в Сибирь за твои клеветы; моя жена честна, и кто впредь мне станет говорить что-нибудь против нее, того я буду считать отъявленным врагом».

Царевич велел наполнить бокалы, выпили за здоровье кронпринцессы, и все офицеры бросились к ногам царевича.

Нет сомнения, эта пикировка ясно свидетельствовала о том, что царевич ни в чем не подозревал супругу. Слова его и та пылкость, с которыми он произносил их, должны были успокоить кронпринцессу: царевич встал на ее защиту, значит, он уважает и любит ее. (Хотя, насколько искренен был Алексей, сказать трудно: его поведение можно истолковать и как обязанность защитить честь жены, не более того.) С другой стороны, пикировка с Меншиковым могла внести в душу царевича смятение — Меншиков беспощадно наносил удары по самому уязвимому месту его как супруга.

Вполне возможно, что раздражение кронпринцессы было вызвано ее неопределенным положением, истощавшим ее нервную систему. Супруг более полугода находился в Померании, сама она вместо того, чтобы обосноваться в Петербурге и заняться там обустройством семейного гнездышка, разъезжала по городам Германии. Отсюда ее неожиданные поступки, вызывавшие недовольство не только ближних родственников, но и царя. Так, вместо того чтобы отправиться в Петербург, чего требовал царь, она поехала в Брауншвейг. Между тем в конце 1712 года царевич по приказу отца отправился вместе с Екатериной Алексеевной из Померании в Россию. На пути он думал видеться с женой в Эльбинге, но оказалось, что та уже уехала в Брауншвейг. В письме Петра по этому поводу она прочла следующие слова: «Сия ваша скорая и без нашего ведома взятая резолюция нас зело удивила». Дед Антон Ульрих тоже выражал недовольство поведением внучки: «Она некстати стосковалась по родине, некстати требует от царя невыплаченных ей денег и, вероятно, некстати выедет отсюда, когда в Польше начнутся военные действия. Когда дети умничают и хотят сами собою управлять, это редко ведет к добру».