Царевич Алексей

Бывшая царица изредка употребляла мясные блюда, что категорически запрещалось монашествующим. По приказу царицы покупали гусей, уток и кур, однако «мясное кушанье» употреблялось редко, ибо, как показывала впоследствии (уже во время второго Суздальского розыска) казначея Маремьяна, «бывали такие случаи, что от того занемогала» и лежала в постели по неделе. Надо полагать, что бывшая царица страдала желудочным заболеванием: привыкший к опостылой рыбе желудок с трудом переваривал жирную гусятину и утятину. В расходную книгу вместо уток, гусей и кур записывалась рыба.

При монахине Елене существовал довольно обширный штат лиц, удовлетворявший ее нужды. Помимо дворецкого в него входили девять дневальных, охранявших дворец инокини, а также разнообразные мастеровые: портной, сапожник, кузнец, водовоз, конюхи, дворники и множество слуг, круглосуточно охранявшие вход в монастырь. Жители Суздаля жаловались, что до приезда бывшей царицы им «невозбранно» разрешалось входить в монастырь, теперь же их не пускали караульные.

Быть может, жизнь монахини Елены в Покровском девичьем монастыре протекала бы столь же однообразно и безмятежно, как и жизнь прочих монастырских насельниц, если бы в нее не вторглись два человека, круто изменивших поведение бывшей царицы. Одним из них был ростовский епископ Досифей, другим — капитан Степан Богданович Глебов, присланный в Суздаль для набора рекрутов. Но, главное, о том, как жилось бывшей царице в монастыре, мы, наверное, ничего бы не узнали, если бы подробности ее жизни не были раскрыты Тайной канцелярией во время розыска, связанного с бегством сына царицы — царевича Алексея, а также, спустя несколько лет, — еще одного розыска, получившего название второго Суздальского.

Петр заподозрил, что к бегству сына была причастна его мать. Подозрение не подтвердилось, но оно тем не менее воплотилось в конкретные действия.

9 февраля 1718 года царь отправил собственноручный указ капитан-поручику Григорию Скорнякову-Писареву:

«Ехать тебе в Суздаль и там в кельях жены моей и ее фаворитов осмотреть письма и ежели найдутся подозрительные, по тем письмам, у кого их вынут, взять за арест и привесть с собою, купно с письмами, оставя караул у ворот».

10 февраля Писарев прибыл в Суздаль и «бывшую царицу вашего величества видел таким образом, что пришел к ней в келью, никто меня не видел, и ее застал в мирском платье, в телогрее и в повойнике, и как я осматривал писем в сундуках, и нигде чернеческого платья ничего не нашел, токмо много телогрей и кунтушей разных цветов». Подозрительных писем он обнаружил только два, с которых послал царю копии, «дабы в пути не утратились». В конце донесения Писарев спрашивал царя, как ему поступить, «дабы за продолжением времени какова бы дурна не произошло, понеже она весьма печалуется».

Царица-инокиня очень оробела от действий Писарева, а найденные им бумаги едва не вырвала из его рук, в особенности одну, следующего содержания:

«Человек еще ты молодой. Первое искуси себя в посте, в терпении, послушании, воздержании брашна и пития. А и здесь тебе монастырь. А как придешь достойных лет, в то время исправится твое обещание».

Царица уверяла, что то был список с пометы челобитной какого-то мужика, но Писарев догадался, что письмо писано к царевичу от матери через Аврама Лопухина.

В другой бумаге сообщалось, что «государя-царевича Алексея Петровича в Москву в скорех числех ожидают». Как показала царица, это писал стряпчий Покровского монастыря Михайло Воронин своим братьям.

Следующие четыре дня Скорняков-Писарев посвятил допросу лиц из окружения бывшей царицы и установлению корреспондентов, с которыми она переписывалась. Впрочем, все прочие письма были ею сожжены. В донесении от 11 февраля Писарев писал: «Предлагаю вашему величеству сыскать оного стряпчего Михайлу (Воронина. — Н. П.), понеже вся корреспонденция шла чрез его руки, он живет в подворье Покровского монастыря».

В донесении от 14 февраля Писарев сообщал о лицах, причастных к переписке с царицей и организации доставки ей писем. Предлагал «взять за караул» Аврама Лопухина, князя Семена Щербатого и протопопа Суздальского монастыря Андрея Пустынного. «Я мню, — доносил проявивший усердие Писарев, — ими многое воровство и многих покажется. А по послании с сего с царицею и со многими поеду до вашего величества, в том числе и чернца, который царицу постригал, привезу с собою».

В тот же день Скорняков-Писарев отправился в Москву вместе с царицей и многими лицами из Покровского монастыря. На следующий день с дороги царица отправила царю повинную: