Царевичи

Сегодня мы впервые переночевали у меня.

Признаюсь, после их московских хором было неловко привести Царева в мою скромную квартиру. Там бы ремонт сделать да мебель обновить… Увы, не шале с пятью спальнями, ни разу…

Мы с тетей всегда жили просто, тратили большую часть денег на ее лекарства. Но даже если Мишу что-то и смутило, он не подал вида. Вел себя как истинный джентльмен, даже когда пришло время разбирать наш старенький расхлябанный диван.

В целом ночевка прошла очень даже сносно… Дом есть дом. И, вернувшись сюда, еще и с Мишей, я почувствовала себя в безопасности. И счастливой. Ну… почти.

Открыв сумку-шоппер, вытащила томик стихов Бродского. Тетя очень его любила. После ее смерти я забрала книгу себе, время от времени перечитывала любимые строки под шум прибоя.

Когда так много позади
Всего, в особенности – горя,
Поддержки чьей-нибудь не жди,
Сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширное. Оно
И глубже. Это превосходство –
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

А следом я достала фигурку стойкого оловянного солдатика, мысленно обращаясь ко Льву.

«Если бы я только знала, что тот вечер будет для тебя последним…

С тобой, Лев, я научилась жить. Не существовать, а именно жить… чувствовать… наслаждаться каждым мгновением… Ты многому меня научил. Например, не бояться. Теперь, когда я испытаю страх, то сразу вспоминаю, как мужественно ты боролся… Даже зная, что гроза не закончится, танцевал под дождем… У самого обрыва.

Увы, жизнь так несправедлива. И коротка. Миша говорит, мы должны использовать каждую секунду, ведь неизвестно, что будет завтра…

Миша. Твой родной брат.

Как оказалось, любовь не спрашивает, когда придет. Она всегда появляется внезапно и больно. Вряд ли ты когда-нибудь нас простишь. Хотя зная, какое у тебя огромное сердце…

Я пытаюсь, Лев, честно, пытаюсь… Но не знаю, как исправить то, что неисправимо…»

Столько хотелось ему сказать. Покаяться. Попросить прощения.

– Позолотишь ручку, красавица?

Я вздрогнула, когда около уха заскрежетал насмешливый низкий голос, забираясь под кожу сотнями мелких игл.

Обернувшись, ощутила, как реальность медленно искажается, осыпаясь на набережную цветной штукатуркой… Эти черные цепкие глаза до сих пор являлись мне в кошмарах…

Гадалка.

В черном пальто и комичном красном берете, сдвинутом набок. С развевавшимися ветром длинными седыми волосами.

Та самая… предсказавшая, что братья в опасности и только мне под силу их спасти.

Я нервно цепляла пересохшие губы…

Вряд ли эта встреча сулит мне что-то хорошее…

Гадалка так пристально меня разглядывала, словно читала, как открытую книгу. И улыбалась. Широко. Жутко. Обнажая ровные белоснежные зубы.

Проталкивая шершавый ком, застрявший поперек горла, я прохрипела:

– Я… Я его не спасла… Лев погиб. Он погиб… Понимаете? А еще он очень сильно болел… Его заболевание прогрессировало. А я ничего не знала… Почему вы нам не сказали?.. – потрясла стойким оловянным солдатиком перед ее морщинистых лицом.

Пожилая женщина будто не слышала, глядя куда-то сквозь меня.

– …Я сделала выбор. Выбор сердцем! Как вы и просили… А потом он поехал и сделал это с собой… – Слезы брызнули из глаз и кривыми дорожками покатились по щекам. – Перед смертью мы с Мишей его предали. И как нам теперь с этим жить?

Картинки той ночи запрыгали перед глазами.

Лев. Такой сложный. Упертый. И бесстрашный. Настолько, что в одиночку сражался со своей болезнью и никому ничего не сказал. Я рыдала, закрыв лицо ладонями, а гадалка, придвинувшись, погладила меня по плечу.

Она зачастила тихим почти севшим голосом:

– Ты все сделала правильно, красавица. Ты выбрала сердцем. Ты все сделала правильно… Выбрала сердцем.

– Но Лев мертв! – В ожидании ответов я вцепилась в ее худую морщинистую руку. – У меня не получилось его спасти…

– Он там, где и должен быть. Смерть – это не всегда конец, – трескуче засмеялась гадалка, гладя меня по волосам.