Царевна-лягушка для герпетолога (СИ)

Я почти успокоилась, когда где-то невдалеке раздался какой-то громкий и яростный звук, напоминающий рев корабельной сирены. Потом завывание превратилось в некое подобие оперного вокализа. Я даже мотнула головой, отгоняя наваждение. Слишком уж это напоминало распевание перед экзаменом по сольному пению у академистов.

— Ну вот, опять за свое принялся, — досадливо поморщился Левушка, расчехляя свирель. — Только время на него, безмозглого, тратить.

— Кто это? Выползень из Нави? — с явным интересом спросил Иван, вслушиваясь во все более уверенно звучащие переливы и рулады, удивительным образом сочетавшие и роскошные трели бель канто, и швейцарские йодли, а потом переходящие куда-то на гроулинг и даже, кажется, горловое пение, только без тувинского двухголосия.

— Если бы, — хмыкнул Левушка. — Див с дуба рухнул и теперь орет дурным голосом!

— Ему бы с такими данными в опере петь, — профессионально оценив красоту и безграничные возможности удивительного голоса, заметила я. — Контракт с «Ла Скала» и «Метрополитен» обеспечен.

— Выходить куда-то на сцену — не с его внешностью, — разочаровал меня Левушка. — Кроме того, ни один оперный театр не заинтересован в том, чтобы его зрители падали замертво. А Див силу голоса контролировать не может и не хочет. И обойти его никак. Пока до кондрашки не доведет — не отвяжется.

— И что будем делать? — поморщился Иван, непроизвольно закрывая уши.

Давление на барабанные перепонки становилось все более ощутимым, и див, кажется, только разминался.

— Тут способ только один, — деловито отозвался Левушка. — Отвлечь и вырубить.

— Да как же его вырубить, когда он акустическим ударом на землю кладет? — возразил Иван, затыкая ушные раковины выданными Левой берушами и подыскивая, чем бы дополнительно замотать голову.

Мы с Левой последовали его примеру. Хотя помогало не очень. Голос вибрировал на низких частотах, которые ощущались не только ушами, но и всем телом.

— Я же поэтому и сказал, что сначала отвлечь, — пояснил Левушка, надсаживая голос и пытаясь попасть в цезуры.

Впрочем, то ли Див упражнялся в лесу не один и использовал цепное дыхание, то ли научился голосить на вдохе.

— Подтянешь мне, Маш? — обратился ко мне Левушка, выводя на свирели мелодию плясовой «Как вставала я ранешенько». — Это его любимая, — пояснил он, прислушиваясь к воплям дива, в которых начал угадываться знакомый мотив.

— Ты уже и его предпочтения успел выучить? — подивился Иван, который, замотав голову, решительно шагнул куда-то в заросли.

— Ну, а как бы я тут в прошлые разы прошел? — усмехнулся Левушка, усиливая громкость наигрыша.

Я с ходу поймала тональность и запела, пытаясь не то что перекричать Дива, но подтянуть верхним подголоском, авось услышит:

«Как вставала я ранешенько
Умывалася белешенько.
Калинка-калинка моя!
В саду ягода малинка моя.
Надевала черевички на босу
И гнала свою корову на росу».

Когда я после припева начала следующий куплет повтором строфы про корову, заскрипели ветви, и зычный голос радостно пропел:

«Я гнала свою корову на росу
Повстречался-то мне Див во лесу!»

На краю опушки, удобно устроившись в древесных ветвях, сидел невзрачный махонький мужичонка с заросшим рыжей клочковатой бородой простоватым лицом деревенского дурачка и туловищем, оканчивающимся птичьими лапами, но без крыльев. Их заменяли поросшие перьями и такой же рыжей шерстью мускулистые руки.

Оперный Див

Намертво вколоченная музыкантская заповедь: допеть или доиграть, даже если на сцену вышел слон, а по залу промаршировала рота солдат, не подвела меня и на этот раз. С бешено колотящимся сердцем я под Левушкин аккомпанемент допела дуэтом с лесным хулиганом припев и продолжала, вполне артистично имитируя настроение героини:

«Как я Дива испугалася —
Во часты кусты бросалася».

Див, видимо, не знавший этого куплета, ненадолго замолчал, заинтересованно прислушиваясь. Но на припеве решил отыграться, проорав строфу про калинку-малинку так громко, что почти подобравшийся к его насесту Иван кубарем полетел на землю. Мы с Левушкой чудом удержались на ногах. Все-таки мы стояли немного дальше, да и сказалась музыкальная закалка. Лель так вообще с пятого класса сидел рядом с трубачами, а мы в ансамбле, случалось, выступали с усилителями под эстрадную минусовку с тяжелыми рифами.

Лель продолжал играть, а я, кое-как продравшись сквозь звон в ушах, с поясным поклоном завела последнюю строку, пропевая каждый слог нарочито медленно и протяжно, давая Ивану время подняться и подойти ближе.

«Уж ты Дивушка, ты батюшка.
Ты не тронь мою коровушку».