Царевна Нефрет(Том I)

Во сне Райт увидел Стакена: тот стоял на другом конце узкого моста, перекинутого над широкой рекой. Райт хотел перейти на другой берег, но перед ним высилась недвижная, как из камня высеченная фигура, преграждавшая путь. Он обязан был перебраться на ту сторону — чувствовал, что пропадет, если не сумеет миновать Стакена. А если Стакен не пропустит его, придется искать другую дорогу. И вот он подавляет отвращение и страх, протискивается мимо холодного тела Стакена и оказывается на другом берегу, очистившийся и совершенно прозрачный. Он не видит своего тела, но ощущает каждую жилку. Сквозь Стакена, который вырастает перед ним, словно громадное здание, он видит позади, на покинутом берегу, Мэри и еще каких-то неизвестных людей. Все они зовут его, потом садятся в длинную череду авто и уезжают извивающейся змеей.

*

В кабинете Стакена Райта ждут папирусы. Они сложены на одном углу стола — все вперемешку: договоры, хроники, гимны… Ничего нового. Опять те же отчеты, инвентарные списки, рецепты… что дальше, дальше?

Записей Нефрет здесь нет. Неужели ее история действительно так живо заинтересовала Стакена? Райт неохотно принялся за работу. Ему трудно было сосредоточиться на манускриптах: исчезнувший папирус по-прежнему приковывал к себе все мысли.

Стакен не пришел. Служитель положил на стол директора какой-то конверт.

— Профессор Стакен скоро будет?

— Господин директор вчера сказали, что сегодня ведь день будут отсутствовать.

— Благодарю.

Полный уважения голос служителя, набожно произнесенные слова «господин директор» и сопровождавшие их почтительные телодвижения были призваны вызвать священный трепет.

«Куда мог подеваться папирус Нефрет?» — раздумывал Райт, записывая прочитанное. Тексты были скучные. Стакен будет копаться в них, как золотоискатель в песке. Райт подошел к столу Стакена, заваленному бумагами и книгами. Рядом с чернильницей — шаром из хрустального стекла — лежало увеличительное стекло и старомодные очки. Райт притронулся к разбросанным листам, думая о том, куда мог запропаститься папирус.

— Добрый день, дорогой доктор. Как работается? — услышал он голос Стакена. Глаза профессора иронично поблескивали, пальцы скрючились.

Стакен проверяет перевод Райта, а тот чувствует, как покраснело его лицо.

— Вы можете, дорогой Райт, взирать на эти скучные гимны немного свысока, но каждый новый папирус объясняет нам таинственный мир, истолковывает отношение тогдашних людей к Творцу. Разве с такой точки зрения не безразлично, каковы были отношения между людьми? В гимнах мы находим непревзойденную мудрость. Не в любовных писаниях, отражающих лишь случайные порывы телесной жажды, но в страстной тоске по Всевышнему проявляется дух. Земные желания сковывают нас. Неужели вы не верите, что дыхание божье, одушевляющее тленную земную оболочку, способно пробуждать любовный огонь? Мы живем только нашими грубыми органами чувств и только ими пытаемся постичь основы гармонии вселенной…

Слова падали, как оловянные капли. Пальцы барабанили по столу, будто отбивая знаки препинания.

*

Какое-то проклятое ярмо на шее… словно на ней покоятся каменные когти Сфинкса. Райт чувствовал каменный взор Стакена, остановившийся на нем и его книге. Он готов был провалиться под землю, стать невидимым, только бы скрыться от этого взгляда. Иероглифы на папирусе начали дрожать, вытягиваться, менять форму.

«Ты божественное Естество — одно, единое, всетворящее. Ты создал все живое, из слез Твоих глаз восстал род человеческий, из слова уст Твоих — Божество».

«И сердце замирает
при мысли о его любви…»

Строки, что остались в памяти Райта, звучали как обращенный к нему призыв. В нем проснулось что-то похожее на сожаление. Он видел в воображении письмо, написанное в далеком прошлом, полное любви и надежд. Сколько в нем нежности, а за ней потаенный упрек. Зов, на который он не умел ответить. Райт перебирал воспоминания. Чем объяснить это чувство? Возможно ли такое? Его рука потянулась к жилетному карману, пальцы нащупали небрежно смятый клочок бумаги. Мэри писала наспех: рано утром, еще до его прихода, она заезжала в музей, Райта не застала и просит непременно зайти к ней в пять. «В пять» трижды подчеркнуто. Это было невозможно: в пять Райта ждал издатель. Он позвонил Мэри и сообщил, что не сможет прийти.

Нет, дело в другом: не этот отказ терзал его теперь.

*

Стакен читал, торжественно повышая голос:

«Живи во веки веков[8], Бог единственный, нет другого, кроме тебя! Ты сотворил землю по желанию сердца своего, о, Владыка мироздания… Ты в сердце моем».

— Не прекрасно ли, дорогой Райт?

«Лишь поцелуй его
Живителен для сердца».

Слова всплыли в памяти Райта, углубив его беспокойство и тоску. А Стакен, словно читая заклинание или загадывая древнюю загадку, все повторял:

«Ты единственный, ты восходишь в образе своем, ты живой и великий, Владыка всего, Владыка неба и Владыка земли, руки наши протянуты к тебе, мы прославляем тебя».