Царевна Софья

‘ — Можно оставить здесь с ними Цыклера, — продолжил старик Хованский, — и поручить ему, чтобы он нас обо всем извещал.

— Цыклера? Давно я хотел сказать тебе, князь, что он человек ненадежный. Хоть он и притворяется тебе преданным, но я боюсь, что он ищет во всем своей только выгоды и при первой твоей неудаче предаст тебя.

— Почему ты так о нем думаешь? Он делом доказывает свое усердие.

— Притворяется! Ведь он перекрещен в нашу веру из немцев, а втайне наверняка держится своей лютеранской ереси. Я даже думаю, что это он донес о наших намерениях Софье и что от него разнеслись по Москве все эти слухи, о которых говорил твой дворецкий. Мне сказывал один из стрельцов, что видел недавно, как Цыклер поздно вечером пробирался в дом Милославского.

— Милославского? Это правда?

— Какая надобность стрельцу лгать на Цыклера!

— Благодарю тебя, Борис Андреевич, что ты меня предостерег.

Во время последовавшего затем молчания старый князь ходил взад и вперед по комнате; лицо его выражало сильное, душевное волнение.

— Андрюша, — сказал он сыну, — проверь нашу стражу: все ли сто человек налицо? Вели им зарядить ружья и на ночь поставить у ворот часовых. Да скажи дворецкому, чтобы дал мне ключ от калитки, что на черном дворе, и чтобы велел оседлать наших лошадей и поставить у калитки.

— Куда ты, князь, собираешься? Теперь уже скоро полночь, — сказал Одинцов.

— Я хочу идти спать. Ночуй у меня, Борис Андреевич, а лошадь твою вели с нашими вместе поставить. Хоть опасаться нечего, все-таки лучше приготовиться на всякий случай, спокойнее спать будем. Да не лучше ли теперь же нам уехать из Москвы, — как ты думаешь?

— К чему так торопиться? Утро вечера мудренее. Успеем и завтра уехать. Прежде надо посоветоваться со всеми нашими сподвижниками да и взять их всех с собой. Пускай и Цыклер с нами едет, а в Москве оставим с Надворной пехотой Чермного: он будет один знать, где мы. Когда придет время, пошлем к нему приказ, чтобы поспешил к нам с войском, и пойдем истреблять еретиков.

В это время в комнату вошел Цыклер. Заметив беспокойство старика Хованского и то, как он переглянулся с остальными, Цыклер тотчас подумал: не узнал ли что-нибудь старый князь о его связи с Милославским?

— Я пришел к вам с важными вестями, — сказал он. — Слышал ли ты, князь, что Милославский вчера вечером; а Петров сегодня утром уехали в Коломенское?

— Я это знаю, — ответил старик Хованский. — Знаю и то, что ты по вечерам ходишь в гости к Милославскому.

— Я и пришел об этом поговорить. По старой дружбе зазвал он меня на днях к себе, сулил золотые горы и звал с собой в Коломенское. Я и притворился, что держусь стороны еретиков, а он сдуру и выболтал мне все. Уж как боятся тебя еретики! Однако ни он, ни супостатка Софья ничего не знают о наших намерениях. Хорошо бы застать их врасплох! Когда ты, князь, думаешь приступить к делу?

— Господь укажет час, когда должны мы будем извлечь мечи наши для поражения учеников антихриста. Завтра вечером уезжаем мы из Москвы.

— Куда?

— Увидишь, куда. Тебе надо ехать с нами. Ночуй у меня. Завтра целый день ты мне будешь нужен, а вечером отправимся вместе в дорогу.

— Очень хорошо! Вели, князь, послать за моей лошадью. Я пришел сюда пешком. Милославский велел подглядывать объезжим и решеточным за всеми, кто к тебе приезжает или приходит.

— Так ты его испугался?

— Есть кого бояться! Я решил приходить к тебе тайком, чтобы он думал, что я на их стороне. Я хочу на днях побывать в Коломенском. Он мне еще что-нибудь разболтает, а я все тебе перескажу. Я слышал, что он советовал Софье послать в Москву и во все города грамоты с указом, чтобы стольники, стряпчие, дворяне, жильцы, дети боярские, копейщики, рейтары, солдаты, боярские слуги и другие ратные люди съехались в Коломенское. Не лучше ли, не теряя времени, нагрянуть в Коломенское, да и концы в воду? А там изберем царя и нового патриарха, хищного волка низвергнем в преисподнюю и составим новую думу. Ты наш отец, а мы дети твои. Будешь царем, а мы боярами!

— Не пленяйся, Иван Данилович, боярством и не прельщай меня царским венцом. Все в мире этом суета сует, кроме веры истинной. Если я и желаю царского венца, то для того только, чтобы ниспровергнуть царство антихриста, восстановить древнее благочестие и спасти душу мою.