Царевна Софья

— Позволь, Михаил Юрьевич, — сказала она, — чтобы Артамон Сергеевич первый вышел на крыльцо и постарался уговорить мятежников. Надобно узнать, чего они требуют. Может быть, не нужно будет проливать крови.

Долгорукий отошел от двери, приблизился к князю Черкасскому, смотревшему в окно, и крепко стиснул в руке рукоять сабли, увидев мятежников, окруживших со всех сторон Красное крыльцо.

— Смотри, смотри, Михаил Юрьевич! — закричал Черкасский. — Они ломают на крыльце решетки и перила!

— Государыня! — сказал вошедший в зал подполковник Дохтуров. — Меня послал к тебе Артамон Сергеевич. Мятежники думают, что царевич Иван Алексеевич убит, и требуют выдачи его убийц.

— Покажи им царя и царевича. Может быть, они успокоятся, — ; посоветовал Наталье Кирилловне ее отец.

Царица взяла за руку Петра и Ивана и вывела на Красное крыльцо. Толпа стрельцов, взбежав на ступени, окружила царицу.

— Ты ли царевич Иван? — спрашивали они.

— Я! — отвечал царевич трепещущим голосом. — Успокойтесь, меня никто не обижал и обижать не думал.

— Ой ли? — сказал стрелец гигантского роста. — Слышите, ребята? — закричал он. — царевич говорит, что ему никто ничего плохого не делал! Не идти ли нам по домам?

В ответ раздался громкий крик. Бывшие на крыльце стрельцы сошли на площадь. Все кричали, но нельзя было разобрать ни одного слова. Царица с сыном своим и царевичем Иваном возвратилась во дворец, а Матвеев сошел с крыльца и, воспользовавшись минутою, когда шум немного утих, начал говорить:

— Я не узнаю вас, братцы. Вы были всегда храбрыми воинами и верными слугами царскими. Я не верю, чтобы вы сами захотели покрыть себя вечным позором и восстать против вашего законного царя: верно, подучили вас злые и коварные люди. Не слушайте, их: они вас обманывают. Они говорили вам, что царевич Иван Алексеевич убит, а вы видели сами, что он жив и здоров. Неужели кто-нибудь из вас захочет погубить навеки душу свою? Вспомните Бога! Неужели вы надругаетесь над крестом Спасителя, который целовали с клятвою служить верой и правдой царю Петру Алексеевичу? Успокойтесь, возвратитесь в ваши слободы и докажите, что вы все те же храбрые и верные царю стрельцы.

— Кажись, боярин-то дело говорит! — шептали многие из стрельцов друг другу.

— По домам, ребята! — закричало несколько голосов.

Матвеев, обрадованный действием своих слов, вошел во дворец и сказал царице, что стрельцы, по-видимому, успокаиваются. Но едва успел он удалиться, раздался в толпе чей-то-голос:..

— Нарышкины: убьют не сегодня, так завтра царевича Ивана и всех стрельцов перевешают! Иван Нарышкин вчера надевал на себя царскую порфиру и похвалялся своими руками удушить царевича!

— Смерть Нарышкиным! — воскликнули тысячи голосов, — Во дворец! Режь изменников!

Стрельцы бросились толпами к Красному крыльцу, но вдруг остановились, увидев на нем князя Михаила Юрьевича Долгорукого, стоящего с поднятою саблею.

Все притихли. Долгорукий сошел с лестницы.

— Бунтовщики! Изменники! — закричал он. — Голова слетит с плеч у первого, кто осмелится ступить на это крыльцо! Слушайте меня! Молчать, говорю я вам!.. Что? Меня не слушаться?.. Вели стрелять! — продолжал он, обратясь к Борисову, стоявшему со своею полсотнею по левую сторону Красного крыльца.

— Подыми мушкет! — закричал Борисов. — Посыпь порох на полку! Закрой полку! Положи пыж на пульку! Вынь забойник! Добей пульку и пыж до пороху!

Оставалось только закричать: «Приложися! Стреляй!» Но стрельцы, воспользовавшись продолжительной командой, успели опередить Борисова. Оглушенный ударом ружейного приклада по голове, он упал без чувств на землю, а стрельцы его, увидев это, разбежались.

Мятежники бросились на Долгорукого. Сабля его сверкнула, и голова стрельца, который первый подбежал к нему и замахнулся секирою, полетела на землю.

— Силен, собака! — закричал, остановись шагах в двадцати от князя, один из бунтовщиков. Товарищи его также остановились, издали грозя Долгорукому секирами.

— Ну, что стали лешие! — крикнул десятник. — Одного испугались!.. Вперед!

— Погоди, я его разом свалю! — сказал стрелец, целясь в князя из ружья.

Раздался выстрел, пуля свистнула, но, попав вскользь по латам князя, надетым под кафтан, отскочила в сторону и ранила одного из бунтовщиков.

— Что за дьявольщина! — воскликнул десятник. — И пуля его неймет!

— За мной, ребята! — закричал пятисотенный Чермной, бросаясь на Долгорукого с толпою мятежников.

— Тьфу ты черт! Еще срубил одному голову! — воскликнул один из стрельцов, бежавших за Чермным, останавливаясь и удерживая своего племянника. — Погоди, Сенька, не суйся прежде дяди в петлю. Авось и без нас сладят с этим лешим!

— Посмотри-ка, дядя, как ой саблей-то помахивает. Вон еще кого-то хватил, ажно секира из рук полетела!

— Нечего сказать, славно отгрызается! Да погоди ужо, не отбоярится! Что это? Он сам бросил саблю!

Долгорукий, видя, что ничто не может удержать мятежников, кинул саблю и закричал окружившим его со всех сторон стрельцам: