Царевна

Вот когда он, Наиль, станет взрослым, он обязательно станет воином и пойдет в набег! Он докажет свое мужество и приволочет на аркане себе раба. А лучше нескольких, чтобы никогда больше самому не возиться с овцами.

Тупые грязные твари, почти как рабы…

И обязательно надо себе будет привести рабыню. Видел он такую у Шамиля — высокая, пышная, волосы светлые… жаль, глупа до невозможности, ни одного словечка не понимает, но для женщины это не так плохо. Чем красивее и глупее женщина, тем лучше.

Конечно, у него обязательно будет жена. А лучше — четыре жены, как завещал пророк. И штуки три наложниц, не меньше…

Размышления мальчишки прервал стук копыт.

Кто-то едет?

Да, наверное… Наиль лежал на земле, а по ней звуки далеко разносятся.

Пастушонок приподнялся на локте, вглядываясь в даль. Но в темноте видно было плохо, а потом что-то вспыхнуло на горизонте. Там, где стояло его селение.

Мальчишка подорвался с земли, вскочил, заметался, но из темноты на свет его маленького костерка вылетела стрела, клюнула парнишку в горло — и степная земля окрасилась алым.

Так и оборвалась жизнь великого воина…

Из темноты выехали несколько фигур, не обращая внимания на разбегающихся овец.

— Мальчишка совсем…

— Из волчат овцы не вырастают. Сам знаешь, чем позже тревога пойдет…

— Знаю.

Такие дозоры были разосланы по степи в разные стороны с крепким наказом — уничтожать всех, кто встретится им на пути. В крайнем случае — брать в плен, но лучше, конечно, убивать. Пусть не летит молва от селения к селению, чем позже татарва спохватится, тем лучше будет.

Мальчишку, конечно, было жалко, но Ордин-Нащокин, не будь дурак, назначил в эти дозоры тех, кто хоть краем пострадал от набегов. У кого близких увели, дом сожгли…

Само собой, эти люди стреляли без размышлений и не оплакивали потом погибших от их руки.

А в селении творился ад. Или, как фыркнула бы Софья, — полноценная зачистка местности.

Русские войска на территории Крыма не ходили единым кулаком. Примерно десять тысяч человек были разбиты на соединения по триста-четыреста воинов. Двести калмыцких или башкирских конников, сто или двести пешцев. И задание было дано простое. Увидел селение татарское — сровняй его с землей.

Отряд в сто человек шел по улице, складывая в кучки всех, кто бросался на воинов с оружием в руках. Этих в плен не брали, не глядя — старик, женщина, ребенок… взял в руки оружие — сдохни. Поднял оружие на русского — тем более сдохни!

Если стрелецкие клинки не успевали, из темноты летели стрелы. Каждое селение сначала окружалось конными, а уж потом начиналась работа.

Мужчины связывались и укладывались ровными рядами. К ним присоединялись женщины, а там и дети. Малышей до пяти лет относили в отдельные телеги, не особенно разбирая, где дети богачей, где бедняков — ни к чему. Этих детей отвезут на Русь, где и воспитают православными. Это уже распорядился Ордин-Нащокин. Два года?

Да, малышня. Но почему бы и не взять чуть постарше? Много ли человек помнят свою жизнь до пяти лет?

Пленных освобождали, срывая с них ошейники и цепи. Впрочем, воспринимали это все по-разному. И иногда освобожденные русичи кидались на своих мучителей, да так, что воины и не думали их оттаскивать. В горло вцеплялись едва ли не зубами…

А поскольку до конвенций здесь еще не доросли, ратники и не думали останавливать бывших рабов. Они-то не всегда разберутся, а ежели этот человек такая сволочь — может, лучше ему и не жить?

Пусть рабы сами сведут счеты со своими мучителями — завоевателям работы меньше.

К рассвету все было закончено.

Пленные стояли отдельно, кто понурившись, кто ненавидяще сверкая глазами. Рабы споро грузили в телеги все ценное, что можно было найти в селении. Кому еще и знать, что где лежит, как не им? Потом дома подожгут и уйдут. И останется тут только пепел.

Скотина?

Всю с собой не заберешь, но кое-что можно. И пища, опять же…

Пленных допросить, рабам объяснить, что и как, проводить к тракту, а там уж дорога прямая. Пусть идут к Азову. А оттуда их направят дальше. Поднимутся по Дону, кто до Царицына, кто и еще повыше. Туда же и пленных. Но тех сразу примут в Царицыне и определят на строительство канала, нечего зря время терять. Хватит терпеть налеты из степи. Пришла пора поквитаться за разоренные русские селения, за убитых, за тех, кого в рабство увели…

Кажется, татары это понимали. И не ждали для себя ничего хорошего.

* * *

— Как дела, тетушка?

Софья смотрела на Ирину чуть насмешливо, даже дерзко, но на этот раз царевна не обиделась.

Как дела? Да уж было чем похвалиться.

— Первую партию вернувшихся примем легко. Человек пятьсот разместим…

— Тетя, мало! Их ведь не пятьсот будет! Их тысячи пойдут! Сколько эти твари на нашей земле разбойничали! Скольких в полон увели!

— Ты дослушай, племянница! Человек пятьсот — это только женщин и детей. С монахинями переговорено, по другим монастырям я приказала клич кинуть — будет кому и ухаживать, и успокаивать. Человек пятьсот расселим по домам в деревнях, а в казармах поместим только мужчин. Детям тоже место будет — строятся твои короба…