Царьград. Трилогия

— А однажды, смотрю — милуются! А у Катьки рубаха расстегнута аж до пупа! — азартно поведал Лешке с Владосом Корнелис, младший авдеев сынишка.

— Что ты говоришь?! — Владос поцокал языком. — Неужто прям до пупа?

— Ну, почти, — Корнелис оглянулся и смешно наморщил нос.

Ох, и любил же поговорить этот парень — язык, что помело, а рот вообще не закрывался. Он чем-то походил на сестру — темненький, синеглазый, с круглым пухлощеким лицом — только тощий, как Анна.

— А вот другая твоя сестрица, — словно бы между прочим поинтересовался Лешка. — Она как, тоже с кем-то помолвлена?

— Анка – то? — мальчишка — а было Корнелису где-то лет двенадцать — презрительно скривил губы. — Кто ее такую возьмет? Тощую да еще и порченую!

Владос захохотал:

— Я смотрю, не очень-то ты ее любишь!

— А с чего мне ее любить? — огрызнулся парнишка. — Она не нашего рода, приблудная. Мать ее как-то спуталась с турком — вот Анна и родилася. И сама, когда жила еще в своей деревне, говорят, с турками любовь крутила, зараза! Ее за это дело деревенские в перьях с навозом вываляли, хотели утопить, да турок ее отбил, увез. А потом этого турка вроде убили.

— А Анна что?

— Что-что… Горные разбойники, а — скорее всего — турки, деревню скоро сожгли, вот тогда-то Анка туда и вернулась — похоронить мать. И больше к туркам не пошла — не к кому, говорит. К нам, дальним родичам, прибилась. Отец ее взял, она ведь, Анка – то, к любому труду привычная, да и работает, как лошадь. А что ей еще делать-то? Замуж никто не возьмет — кому нужна «турчанка», так ее у нас и прозвали. Только вы ее так не называйте — не любит, может и кинуться чем-нибудь тяжелым, с нее станется, — Корнелис кривовато улыбнулся.

— Что, уже попадало? — захохотал грек. — Правильно, и нечего обзываться.

— Ну, вот, — мальчишка обиженно поджал губы. — И вы издеваетесь.

Вообще-то, гости хорошо попали — их здесь даже лечили, когда хозяин увидел, как Лешка с Георгием сжимали от застарелой боли губы — спины-то еще побаливали.

— Что же вы раньше-то не сказали? — покачал головой Авдей. — Сейчас же велю племяннице сварить для вас снадобье. Она умеет. Натрет вечером.

— Вечером? — вдруг озаботился Георгий. — А мы как раз договорились с дьяконом о беседе. Нельзя ли ближе к ночи?

— Как скажешь, — хозяин, пожав плечами, перевел взгляд на Лешку. — Ну а тобой она пораньше займется, лады?

— Лады, — согласно кивнул юноша. «Турчанка» пришла, как и было сказано, вечером.

Войдя, поклонилась, поправив на голове темный платок:

— Снимай рубаху, господин, и ложись, — негромко произнесла девушка и опустила глаза.

Ух, и ресницы же у нее были! Длинные, загнутые, пушистые… Губы, правда, чуть тонковаты, самую малость, и над верхней — еле заметный золотистый пушок. Ничего такая девчонка, красивая… правда, не по местным меркам. Но Лешка-то по-другому видел! Улегся, чувствуя, как тонкие девичьи пальчики пробежались по плечам, осторожно втирая снадобье…

— У тебя здорово получается, любезнейшая госпожа! — решился на комплимент юноша. — Прямо, как у настоящего лекаря.

— Я не госпожа, — негромко возразила девушка. — Почти что служанка.

— Бывает, — вздохнул Лешка. — Я вот тоже — не пойми кто…

— Как это?

— А так… Пришел ниоткуда и не известно, зачем. Нет у меня здесь ни родственников, ни знакомых… хорошо хоть, друзья появились.

— Один ваш друг — молодой юноша — очень набожный и серьезный человек.

— А, Георгий! — Лешка улыбнулся. — Он хочет уйти в монахи.

— Принять постриг?! — удивленно воскликнула Анна. — Отречься от всего земного… Это смелый поступок.

— Не знаю, не знаю, — Лешка покачал головой. — Для кого как… А ты часто ходишь в церковь? — парень и сам не знал, зачем он это спросил, так, спросилось, словно бы само собой, наверное, просто для поддержания разговора.

А ответа не было. Более того, девушка вообще перестала разговаривать, лишь добросовестно втирала снадобье.

— Анна, — не выдержал юноша. — Ну, не молчи же, говори что-нибудь! Так неприятно лежать безмолвно.

— Что толку в пустых разговорах? — «турчанка» вздохнула. — Сказать по правде, я не люблю много болтать попусту… потому, наверное, и недолюбливаю Корнелиса — он хороший парнишка, да уж слишком много болтает.

Пришел Георгий. По указанию Анны смущенно стянул рубаху:

— Может, не надо? Уже почти зажило.

— Ложитесь, мой господин. И без разговоров!

Георгий со вздохом улегся на широкий сундук — на нем он и спал.

— А вы не вставайте! — девушка обернулась к Лешке. — Пусть мазь впитается.

— Хорошо… И в самом деле — хорошо!

— Завтра будет еще лучше.

Лешка хотел было спросить, почему девушка столь пристально смотрела на него утром, но не успел — в комнату заглянул Корнелис:

— Э, дева! Тебя тут зовут.

— Кто? — Анна повернула голову.

— Один хороший человек.

— Если Лисандр — я не выйду!

— Как знаешь, мое дело передать, — мальчик капризно надул щеки. — Кстати, отец велел напомнить, чтобы ты не забыла подоить всех коров — у Катерины, видишь ли, гость.

— Гость, — презрительно прошептала девчонка.

— Что ты там говоришь?

— Ничего. Про коров не забуду. Иди.

— Нны-ы!