Цари и скитальцы

Отдадим должное Елизавете: в условиях жестокой идеологической борьбы священники и учёные пользовались в Англии немыслимой свободой слова. Контроль был слаб, может быть, потому, что в толкованиях Писания и изысканиях астрологов запуталась бы всякая цензура... Елисей неожиданно увлёкся своими лекциями, вниманием толпы. В его характере была болезненная склонность опьяняться воображаемыми ужасами, избирательная доверчивость к дурным предчувствиям. Он умел передать своё настроение слушателям, заметив, что жестокие пророчества вернее вызывают их сочувствие. Народ шёл к Бомелю за своеобразным утешением: когда в обычной жизни всё скудно и безнадёжно или просто скучно, как каменная городская улица, хочется страшного. «Часы, — указывал на небо Елисей. — Мир есть песочные часы. Звёзды — песчинки. По их расположению угадывается предел, конец периодов — счастливого, несчастного. По нашим наблюдениям, Англию ждут потрясения. Она переживает их каждые пятьсот лет. Со времени Вильгельма Завоевателя прошло пятьсот...»

Он никогда не говорил о королеве, лордах и политике. От его лекций шло беспокойство беспредметное. Как всякая поэзия, оно бессмысленно тревожило людей.

Придраться к Елисею было трудно, и всё-таки архиепископ Мэтью Паркер велел ему прекратить лекции. Известие об этом с подозрительной быстротой распространилось по Лондону. Гонимый проповедник возбуждал двойное любопытство. Друзья его учителей посоветовали Елисею пренебречь запретом Паркера. На его лекцию собралась такая толпа, такое в ней бродило злобное волнение, что Бомель сам перепугался. С тем большей убедительностью говорил он о «циклах катастроф» в истории великих государств. Шпионы лорда Сесила записывали его лекцию подобно примерным школярам. С кафедры Елисея увезли в тюрьму.

Его арест как-то вписался в замыслы друзей его учителей. По словам лорда Сесила, деятельность Елисея «нанесла вред королеве». На допросах Бомель искусно разыгрывал учёного, опьянённого Числом. Он написал архиепископу и лорду Сесилу о «циклах». Он заявил, что знает, как предотвратить несчастье Англии. Он предлагал свои услуги в качестве консультанта по катастрофам.

Письмо осталось без ответа. Наверно, циник Сесил, организатор многих катастроф за рубежом, долго смеялся.

Невыносимо тянулась тюремная весна. О Елисее, казалось, все забыли. За эти месяцы он окончательно испортил себе желудок, дважды отравившись какой-то странной пищей. Он чувствовал, что долго его держать в тюрьме не станут... Однажды майским днём сторож обмолвился, что в Лондон прибыл русский посланник Совин.

Бомеля посетил тюремный католический священник. Он сообщил, что московит любознателен и суеверен. Известные доброжелатели внушили Совину интерес к заключённому астрологу. В Московии астрология под запретом. Тем притягательней она для русских. Всем будет лучше, если Елисей покинет Англию с посланником.

Елисей понял, что в Англии он больше не нужен друзьям его учителей. Мысль о Московии сначала ужаснула его.

То был единственный, необъяснимый приступ ужаса, с пророческой силой придавивший Елисея при имени «Ivan terrible». Потом, под действием осклизлой тюремной скуки и увещаний тюремного священника, Бомель решился ехать. «Московский великий князь любит иностранцев, — говорили знающие люди. — Его лекари живут в почёте. Их, правда, иногда казнят за неумелость...»

В новом письме Бомель просил лорда Сесила отпустить его с Совиным в Московию. Он обещал там честно служить королеве, собирая разные сведения — «resibi memorandas». Сесил был рад забросить бесплатного осведомителя в Москву, а Мэтью Паркер — избавиться от лектора.

Бомель приплыл в Россию летом 1570 года. С тех пор он много раз получал вести от друзей.

Иногда он сам не был уверен, что вести шли от них. Когда Елисей в последний раз сопровождал государя в Новгород, царица покупала материю у иноземного купца. Один из его слуг встретился с Бомелем в лесочке, куда тот скуки ради отправился за травами. Разговорившись о русских травяных настоях и приправах вроде борщевика, слуга-голландец невзначай упомянул рынок сыров в Брюсселе. Слова эти служили тайным знаком посланца друзей. Слуга начал расспрашивать Елисея о Москве, и государев лекарь дал полный отчёт об отмене опричнины, возвышении князей Воротынского и Шуйского, введении в ближнюю думу Умного-Колычева, недавно выпущенного из тюрьмы. Слуга благодарил за сведения, всегда полезные в торговле, и как-то очень ненавязчиво пожелал ему благополучия в столь сложной обстановке. «Главное — выжить», — сказал слуга. И так всё вышло у него естественно, что Бомель усомнился: да от друзей ли он?

Впрочем, он с удовольствием исполнял наказ — выжить. Обстановка при дворе менялась так резко, что для этого приходилось трудиться.