Цари и скитальцы

Однажды он заметил, что мысленное видение голубой ленты в темноте, пронизанной лампадным огоньком, способствует любви вернее, чем ухищрения жены. И если он шептал: «Аннушка, Аннушка», — сам плохо понимая, чьё имя произносит, этой или той, ушедшей, всё получалось хорошо, как в молодости. Жена, конечно, разрушала мечтание, ласкаясь запоздало и навязчиво, бормоча что-то о ребёночке, которого всё нет и нет. Иван Васильевич уныло бормотал, что он вон каких сынов родил с Анастасией, и торопливо искал под лавкой шитые жемчугом, щекочущие пятку туфли.

Лекарь Елисей Бомель рассказывал, что спады и подъёмы суть свойства всей живой природы. Звери не ищут любви большую часть года, только человек напрасно понуждает и разжигает себя. Холодность тела — естественное желание отдыха, тем более что государь уже не отрок.

Елисей вкрадчиво заговорил о снах. Они показывают истинную силу, здоровье и болезнь. Пусть государь припомнит, являлись ли ему во сне суккубы и инкубы?

Кто это? изумился Иван Васильевич. — Не бесы ли?

Он угадал. Бесы, по представлениям научным, невидимо живут среди нас в некотором пространстве, подобном мистическому четвероугольнику на древних образах: он врезан в мир видимый, но заключённые в нём существа невидимы людям. Во сне бесы являются под видом женщин (инкубы) и юношей (суккубы). У немцев разработана более дробная классификация, Россия в этом отношении отстала.

Иван Васильевич припомнил, что в Новгороде ему действительно являлись и суккубы, и особенно инкубы. Примерно через неделю после отъезда Анны был сон, заставивший Ивана Васильевича дольше обычного молиться утром.

— Ты, государь, здоров, — заключил Бомель. — Любовь увяла, а не ты.

Он знал, что не разгневает государя.

Влияние Елисея многие объясняли чародейством. Чары науки, западных знаний и заблуждений действительно влияли на любознательного и суеверного Ивана Васильевича. Бомель рассказывал о звёздах и магических свойствах камней, о ядах и противоядиях, но ничто не увлекало так Ивана Васильевича, как космографические беседы о беспредельности Земли.

Рассказы Елисея о новых странах за морями казались чудесней сказок бахарей. Он много говорил о Новом Свете. Его открыл некий Христофор, что значит «Светоносный», затем туда ходил немчин Веспуций, прозванный Аммериком по имени острова, открытого им. В Аммерике родится жемчуг с голубиное яйцо и живут люди камбаллы, подобные собакам, которые «хватаючи, едят». На одном острове люди имеют уши столь длинные, что они висят до плеч. Испанцы, по словам Елисея, захватывают каждый год куски земли, величиной с саму Испанию. Они находят там золото и серебро и набивают ими трюмы каравелл, отчего католический король — самый богатый в мире человек. Благодаря богатствам Испания и католические страны скоро разобьют Англию и станут владыками морей. По мнению Елисея, союз с Елизаветой Английской не принесёт России ничего, кроме вреда.

При мысли о пространствах, подвластных королю Испании, Иван Васильевич испытывал задышку — казалось, грудь желает всосать весь воздух мира, но не может, и оттого болит.

Елисей вовремя обращал внимание царя на беспредельные пространства на востоке, от известной уже Оби до неизвестных диких рек и Океана. Сколько земли там? Какие там богатства? Может быть, золота не меньше, чем в Аммерике? И если такое государство, как Московия, поставит целью завоевание той земли, то что ей бедная Ливония, затоптанная сапогами кнехтов, пограбленная всеми, кому не лень! Юг и восток — вот цель России.

Иван Васильевич слушал Бомеля до той поры, пока ему не начинало чудиться, что Елисей слишком навязчиво и не по чину внушает ему чьи-то умыслы. Он гнал от себя лекаря и в одиночестве мечтал о землях на западе и на востоке, которые Россия завоюет когда-нибудь. Станет империей подобно Римской. Он, первый русский царь, завидовал тому, кто станет первым русским императором.

Он много думал о том, чего достиг. В сорок три года об этом думается тревожно и навязчиво. Его не слишком беспокоили тягучая война в Ливонии, растущая враждебность Запада и разорение сельского хозяйства. Казна была ещё богата, он верил в искусство дьяков как бы из ничего снова и снова наполнять её. Он говорил о мужиках немецкому посланнику: «Они — как борода. Чем больше её стрижёшь, тем богаче растёт».

Казань и Астрахань, победы своей молодости, он вспоминал с холодноватым удовольствием, как невозвратную любовь. Не они были главным итогом его страдальческих усилий.

Итогом было отвердевшее самодержавие.

Он создал такую власть, то есть такую оборону против своего народа, что ни посадские, ни задурившие служилые, ни крестьяне не мыслили сопротивляться ей.

Иван Васильевич только опасался, что с отменой опричнины кое-кому могло почудиться, что эти скрепы сняты. Особенно опасно непокорство среди служилого сословия. Два года было тихо.

Но вдруг, по возвращении из Новгорода в Москву, Ивану Васильевичу опять пришлось заняться изменным делом.