Цари и скитальцы

Мало того, что, «распустив войну», татары чисто вымели уезды к югу от Москвы. Великий Новгород затих недобро и обиженно среди таких же ограбленных пятин.

Хракотный мор — чума — наваливался на Россию с запада. В то лето рожь переродилась в дикую мялицу, а по дорогам, возбуждая тошнотворные предчувствия, в изобилии ползали черви.

Войск не осталось: дети боярские, дворяне и стрельцы, приписанные к земским и опричным полкам и потому разъединённые враждой, лишённые единого командования, разбегались по пустым дворам. Южнее Ярославля власти не было. И слишком многие изверились в самой возможности и праве государя руководить страной.

Об этих настроениях Девлет-Гирею было известно от перебежчиков, сказавших: русские люди так обозлены на великого князя, что драться за него не станут, а коли станут, сажай нас на кол. Девлет-Гирей, добравшись до Москвы, не посадил их на кол. По голубому льду, пообещали пленные татары, он возвратится, чтобы завоевать страну и снова обложить её великой данью. Как хан Бату[8].

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

1

ели бы кто спросил его на исповеди, зачем он, бывший опричный воевода, хлебнувший власти и тюремной затирухи, желает ущемить Скуратова и Василия Грязного, стать первым человеком в мрачных покоях Слободы, он отвечал бы: ревность к делу. Знание, что хорошо, что дурно для страны. Если бы исповедь была предсмертной, он обнаружил бы в себе такой крутой замес боярского тщеславия, презрения к худородному Малюте и тягу к власти, что в этом тесте зерно добра вроде бы вовсе терялось, подобно гвоздичке в куличе. Оно, однако, сообщало даже корыстным устремлениям Василия Ивановича Умного-Колычева терпкий привкус жертвенности и одержимости.

Шла долгая, голодная зима 1572 года. Февраль — время обманных ожиданий и внезапных оттепелей. Отстраивалась погоревшая Москва. Указом государя была отменена опричнина. Этого ждали: с сентября шли казни и опалы её основателей, в доверии у государя остались только Григорий Лукьянович Скуратов и Грязной-Ильин. Когда Василия Ивановича выпустили из тюрьмы, с непостижимой быстротой приблизив ко двору, он сразу потянулся к противникам опричнины, готовым простить ему недолгое пребывание в ней за тюремное страдание и принадлежность к роду Колычевых.

Вместо опричной думы возникла ближняя. В неё ввели князя и воеводу Шуйского, чей род по знатности и древности не уступал потомкам Калиты. Все это поняли как знак: государь хочет помириться со своим боярством. В Боярской думе у Умного-Колычева нашлись союзники.

И если уж судьба поворотилась к нему лицом, всякая мелочь шла на пользу. Впрочем, в неявной пока борьбе с Малютой не было мелочей. И странник, постучавшийся к нему в ворота метельным великопостным утром, был послан Колычеву богом.

Вратарь едва услышал стук. Слух у Василия Ивановича был острее. При первых словах пришельца он приказал доверенному человеку отвести его в подклет и, боже сохрани, не выпускать живым, если захочет утечь до разговора с боярином и пытки. Дело касалось одного из самых громких и нечистых судов-расправ — над князем Старицким, двоюродным братом государя.

Пришелец оказался из худородных мстителей — тех очарованных февральским указом страдальцев от опричнины, кто потянул теперь на свет забытые обиды и утомительное множество имён мерзавцев, подлежащих наказанию. Они всегда всплывают при переменах власти. Они не понимали, что в играх, затевавшихся в верхах, простое человеческое горе веса не имело.

Но у Василия Ивановича явилась редкая возможность ударить по Грязному и Скуратову полузабытым делом. Если пришелец не был подослан ими для испытания Умного. С них станется.

Два года назад князя Владимира Андреевича Старинного обвинили в попытке отравить царя. Он к тому времени был уже лишён удела, последних надежд на власть и жил воеводой в Нижнем Новгороде. На его несчастье, оттуда шла к государеву столу красная рыба — стерлядь, осётр. Осётр опасен тем, что, если он уснёт в сетях, мясо его смертельно ядовито. Молява, государев повар, сделал донос, будто такого осётра он обнаружил среди рыбы, назначенной для царского стола.

Расследование было поручено Василию Грязному-Ильину, чьи люди крутились в Нижнем Новгороде.

Привлекли к пыткам и допросам человек тридцать, Что показали они от боли и ужаса перед Скуратовым, что приписали им Малютины писцы, теперь не разберёшь. Задолго до суда многих убили, в том числе повара Моляву с сыном.

Князь Старицкий был вызван в Слободу. В местечке Богане его остановили опричные. Государь сам явился к брату. При его матери, жене и детях дал ему яд. Владимир Андреевич заплакал, не хотел пить. Жена сказала: пей, мы — за тобой! И тоже выпила. Решительную мать его, княгиню Ефросинью, угаром уморили по дороге в ссылку. Детей оставили в живых, сын получил удел... Верил ли государь в виновность брата?