Цари и скитальцы

Из волокового оконца крайней избы сочился дым. Перед крыльцом старый мужик налаживал телегу с высокими, выше плетёных бортов, колёсами. Имущество в телеге — пара котлов, горшки, ветхие овчины, прялка, поверх всего — топор и вилы.

Мужик долго не разгибался из поклона воеводе.

   — Куда собрался? — спросил князь Дмитрий.

   — Куды глаза глядят, осундарь.

   — Татар боишься? Мы обороним.

Мужик помолчал и ответил с неожиданной дерзостью:

   — Отец наш царь и великий князь, слышно, в Новгород казну отправил?

Оружничий Хворостинина подал коня вперёд, чтобы стоптать мужика за наглость. Князь остановил его:

   — Кто набрехал тебе про государя?

   — Што, али не отправил? — прищурился мужик, и стало видно, что он вовсе не стар.

В избе была слышна возня. Наверно, там у него дети малые кормятся перед дорогой и напоследок жмутся к печке.

Князь Дмитрий чувствовал, что увязает в разговоре. Не отвечать на дерзостные речи против государя — кто-нибудь непременно донесёт Малюте, не оберёшься объяснений. А отвечать... Казна действительно увезена, государь лето проведёт в Новгороде. Не объяснять безуму, что царская особа слишком дорога, или что государь, возможно, пойдёт войной на шведов. В летний поход в Ливонию никто не верил... В полку станет известно, как воевода ответил мужику, а это серьёзнее Малютиных зацепок.

   — Суди тебя господь, — сказал он. — Зря поморишь детей в дороге. А лето, по всему видно, будет урожайным. Лучше бы ты соху направил да пашню разодрал. К зиме будешь с припасом.

   — Отнимут, — не уступил мужик.

Такая дерзость рождается от полного отчаяния. Князь, удивляя кротостью оружничего, повторил:

   — Не пустим мы татар!

   — А я не про татар, — сказал мужик и отошёл за телегу: достань теперь его!

Дмитрий сжал повод, пальцы в медных кольцах уздечки забелели. Он не ударил мужика. Из сеней с ужасом и восторгом смотрел на воеводу мальчишка лет семи, за ним суетилась испуганная мать. И кляча, запряжённая в телегу, косила на воеводского коня бельмастым глазом безо всякой надежды на взаимность. Она не понимала, зачем это сверкающее чудо заворотило к их бедному двору.

Пусть лучше в полку узнают: князь милостиво, молча отпустил безума.

Он повернул коня, выехал на дорогу. Обогнал пушечный наряд. Человек сорок мужиков-посошных тянули на канатах пушки, помогали лошадям. Пушкари, белая кость, сидели на телегах с ядрами и зельем. Война стала работой, пота в ней прибавилось немногим меньше, чем крови. Этот бы пот да на заросшие кустами пашни. Весь пот, что пролит на полях Ливонии, в лесах под Улой и Смоленском...

Дави ты эти мысли, княже! Война прославит Хворостининых.

Князь Дмитрий крикнул сурначам, чтобы играли. Велел прибавить ходу. На сухом склоне поднялась пыль. Суглинок подмосковных водоразделов даёт пыль серую и лёгкую. Она надёжно затуманивает ближний поворот дороги.

Глава 3

1

Вопросами разведки долго занималась Посольская изба. В опричнине образовалось ведомство тайных дел Скуратова. Два крупных провала показали, что ни посольским дьякам, ни сыскарям Малюты эта работа не по силам.

За год до новгородского погрома печатник Висковатый, руководитель Посольского приказа, отправил двух казаков, Колмака и Ширяя, в Крым, чтобы подкупили Кафского пашу. Он был наместником турецкого султана, в его руках сосредоточились интриги Турции в Крыму.

То ли опередила казаков турецкая разведка, то ли они не на того напали, но были схвачены, закованы, а когда турки пошли на Астрахань, перевербованный Колмак служил у них проводником.

На следующий год опричные по наущению государя затеяли игру со шведами. Их король Эрик был свергнут посадскими и братом, посажен в замок. Опричные отправили ему через подкупленного шведского посланника тайную грамоту, обещая освободить, помочь вернуть престол. Хотя в Москве было известно, что Эрик — сумасшедший и замок для него не только тюрьма, но и лечебница. Взамен Иван Васильевич просил военных и дипломатических уступок.

Посланника схватили и казнили, тайная грамота за подписью московского государя была выставлена на всенародный позор.

Мысль о создании особого ведомства «посольских и тайных дел» занимала государя. Возглавить его логично было бы Скуратову. Но он был занят внутренней крамолой, да и не проявил он себя в тонкой работе с заграницей. Василий Иванович Умной был извлечён из тюрьмы вовремя и с дальними расчётами.

Сидение в Слободе было назначено на понедельник в связи с отъездом главных воевод и государя на смотр в Коломну. Василий Иванович ехал в большой тоске. Она усилилась, когда он встретил в сумрачных сенях Скуратова с блёклой ухмылкой на белом от возбуждения лице. От дьяка Ильина Колычев уже слышал о резне в кабаке Штадена, но без подробностей. Осип темнил как мог...

Явился государь. На нём была простая однорядка, в руке — посох из ливанского кедра, присланный афонскими монахами, на голове — скуфья. Обдуманным нарядом государь показывал, что не на парадное сидение собрались, а ради срочных дел.